Тут слово взял Рультабий.

— Уверяю вас, господин председатель, — воскликнул он своим высоким, звонким голосом, — уверяю вас, что, когда я назову вам имя убийцы, вы поймете, почему я не смог этого сделать раньше половины седьмого! Даю вам честное слово! Слово Рультабия!.. А пока я могу дать вам некоторые объяснения относительно убийства лесника… Господин Фредерик Ларсан, наблюдавший за моей работой в Гландье, может подтвердить вам, с каким тщанием изучал я это дело от самого начала и до конца. И пускай я придерживаюсь иного мнения, чем он, и убежден, что, арестовав господина Робера Дарзака, он арестовал невинного человека, господин Фредерик Ларсан, я уверен, не подвергает сомнению мои благие намерения и понимает всю важность наблюдений, не раз подкреплявших его собственные!

— Господин председатель, — сказал Фредерик Ларсан, — мне кажется, интересно было бы послушать господина Рультабия, тем более интересно, что мнения у нас с ним расходятся.

Это заявление полицейского было встречено одобрительным шепотом. Он принимал вызов. Поединок между этими двумя интеллектами, которые упорно искали решения трагической загадки и пришли к двум различным выводам, обещал быть любопытным.

И так как председатель безмолвствовал, Фредерик Ларсан продолжал:

— Итак, насколько я понимаю, мы согласны относительно удара ножом в сердце, который был нанесен леснику человеком, покушавшимся на жизнь мадемуазель Станжерсон; но раз уж мы расходимся во мнениях по вопросу об исчезновении убийцы в этот момент, любопытно было бы послушать, как Рультабий объясняет это бегство.

— Конечно, это было бы крайне любопытно, — заметил мой друг.

Весь зал снова разразился хохотом. Председательствующий тотчас же объявил, что, если подобный факт повторится еще раз, он незамедлительно приведет в исполнение свою угрозу и прикажет очистить зал.

— В самом деле, — сказал в заключение председательствующий, — понять не могу, что в таком деле, как это, может располагать к веселью.

— Я тоже! — вторил ему Рультабий.

Сидевшие передо мною люди стали запихивать себе в рот платки, чтобы не расхохотаться…

— Итак, — продолжал председательствующий, — вы слышали, молодой человек, что сказал господин Фредерик Ларсан. Как, по-вашему, удалось убийце бежать из этого злополучного угла?

…Рультабий метнул взгляд в сторону госпожи Матье, которая печально улыбнулась ему в ответ.

— Раз госпожа Матье согласилась признать, что питала определенный интерес к леснику…

— Обманщица! — воскликнул папаша Матье.

— Уведите папашу Матье! — приказал председательствующий.

Папашу Матье увели.

— Раз она сделала такое признание, — продолжал Рультабий, — я могу сказать вам, что по ночам она имела довольно частые беседы с лесником на втором этаже донжона, в комнате, некогда служившей молельней. Беседы эти стали особенно частыми в последнее время, а именно с тех пор, как папашу Матье приковал к постели ревматизм.

Укол морфия, предписанный по этому случаю, усмирял боль папаши Матье, давая ему возможность отдохнуть, а его супруге обеспечивал спокойствие на те несколько часов, когда она отсутствовала. Ночью госпожа Матье приходила в замок, закутанная в большую темную шаль, позволявшую ей скрывать свою личность и делавшую ее похожей на черный призрак, который тревожил временами ночной покой папаши Жака. А чтобы подавать знак своему другу, госпожа Матье позаимствовала у кота матушки Молитвы, старой колдуньи, обитавшей в лесу святой Женевьевы, его зловещее мяуканье; лесник тотчас же спускался вниз и открывал своей возлюбленной калитку. Когда же начались работы по ремонту донжона, свидания все-таки продолжались в бывшей комнате лесника, расположенной в том же донжоне, так как новая комната, которую на время предоставили этому незадачливому сердцееду в самом конце правого крыла замка, была отделена от жилища метрдотеля и кухни совсем тонкой перегородкой.

Итак, госпожа Матье только что покинула лесника, оставив его в добром здравии, когда случилось несчастье в том самом углу двора. Госпожа Матье и лесник, не имея более ничего сказать друг другу, вышли из донжона вместе… Обо всех этих подробностях, господин председатель, я узнал, изучив ранним утром следующего дня следы во дворе… Сторож Бернье, которого я поставил с ружьем за донжоном для наблюдения, о чем с моего разрешения он расскажет вам сам, не мог видеть того, что происходило на центральном дворе. Он появился там чуть позже, привлеченный револьверными выстрелами, и сам, в свою очередь, стал стрелять. Но вернемся к леснику и госпоже Матье, которых мы оставили в молчании ночи на центральном дворе. Они прощаются друг с другом, затем госпожа Матье идет к открытой калитке, а лесник отправляется в свою маленькую комнатку, образующую выступ в конце правого крыла замка.

Он был уже почти у двери, как вдруг услышал выстрелы; обеспокоенный, он возвращается назад; он уже почти дошел до угла правого крыла замка, когда чья-то тень метнулась к нему и нанесла удар. Он умирает. Труп его тут же подбирают люди, которые думают, что это и есть убийца, а на самом деле уносят всего лишь убитого. Что же тем временем делает госпожа Матье? Застигнутая врасплох выстрелами и заполонившими двор людьми, она съеживается во тьме, стараясь остаться незамеченной в глубине двора. Двор велик и, находясь возле калитки, госпожа Матье могла бы выскользнуть незаметно. Но она не ушла. Она осталась и видела, как уносили убитого. С сердцем, сжавшимся от вполне понятной тревоги, подталкиваемая тягостным предчувствием, она идет к вестибюлю замка, бросает взгляд на лестницу, освещенную фонарем папаши Жака, на ту самую лестницу, где лежит ее мертвый друг; она видит его и бежит прочь. Возможно, она привлекла к себе внимание папаши Жака. Во всяком случае, он настигает черный призрак, который уже не раз обрекал его на бессонные ночи.

Даже этой ночью, до того как свершилось преступление, он был разбужен криками Божьей твари и, выглянув в окно, заметил черный призрак… Он поспешно оделся — этим-то и объясняется его появление в вестибюле в одетом виде, когда мы принесли туда труп лесника. Итак, стало быть, этой ночью он, несомненно, решил раз и навсегда покончить с наваждением и заглянуть в лицо призрака. А заглянув, узнал госпожу Матье. Папаша Жак ее давнишний друг. Должно быть, она призналась ему в своих ночных беседах и умоляла помочь ей в этот трудный час. Легко представить себе, в каком плачевном состоянии находилась госпожа Матье, только что видевшая своего возлюбленного мертвым. Папаша Жак пожалел ее и проводил через дубраву, вывел из парка и даже провел по берегу пруда до самой дороги на Эпине. Там ей оставалось всего каких-нибудь несколько метров, и она была уже дома. А папаша Жак вернулся тем временем в замок и, прекрасно понимая, какое важное значение придаст суд факту никому не ведомого присутствия в замке возлюбленной лесника, попытался по возможности скрыть от нас столь драматический эпизод этой и без того бурной ночи. Мне нет нужды просить у госпожи Матье и папаши Жака подтверждения своему рассказу. Я знаю, что все происходило именно так! И потому обращаюсь к господину Ларсану, надеясь на его память, он-то наверняка уже понял, каким образом я все это узнал, ибо видел меня на другой день утром изучающим двойной след, сохранивший отпечатки ног папаши Жака и мадам. — Тут Рультабий повернулся к госпоже Матье, стоявшей по другую сторону барьера, и галантно поклонился. — Отпечатки ног мадам, — пояснил Рультабий, — имеют удивительное сходство с «элегантными» следами убийцы…