впечатление, что он сам не знает, куда идет. Главное – подальше от меня.

Остановившись, он поворачивается и сердито смотрит на меня.

– В некоторых вопросах требуется время.

– Чего ты боишься? – прищурившись, спрашиваю я.

– Ничего.

– Ты сам еще не запутался в своей лжи?

– Довольно, доктор Коллинз, – отрезает он, яростно сверкнув глазами, и становится понятно, что он кипит от злости.

– Доктор Коллинз? – переспрашиваю я. – Вот кто мы друг для друга. Буду знать. В таком случае вернусь к своим обязанностям и больше не стану вас беспокоить, доктор Брукс.

Не знаю, что чувствую в эту минуту, о чем думаю и на что вообще надеялась, начиная этот разговор. Хочу занять чем-нибудь руки. С головой погрузиться в работу, вот только работы пока нет.

Делаю несколько шагов, прежде чем меня хватают за руку и тянут в сторону кушетки для осмотра пациентов. Задергивается занавеска. Нэш стоит передо мной, шумно дыша. У меня в ушах стучит кровь, сердце будто танцует, грудь тяжело вздымается. Я понятия не имею, что сейчас произойдет, но по телу пробегает дрожь.

Кажется, мы не знаем, как это делается. Как разговаривать, как любить, как быть вместе.

Смотрю на Нэша, на его лицо, на глаза, на губы. Мне столько всего надо ему сказать, что я давлюсь словами, не могу издать ни звука и только жду, жду, жду…

– Не все так просто, – наклоняется ко мне Нэш, с трудом выговаривая слова.

– Ты это уже говорил, – отвечаю я раздраженно, но уже более понимающим тоном, чем минуту назад. Меня по-прежнему тянет к нему. Слишком сильно.

– Это, – он обводит вокруг рукой, – очень важно для нас обоих. Ты только начала здесь работать. Я должен наблюдать за твоими действиями, должен оценивать тебя.

– Ты очень меня поддержал, – говорю я. – Ты был человечным, дружелюбным, иногда угрюмым… – Нэш морщится. – Я ценю это и благодарна тебе. Но сейчас ты ведешь себя по-детски. Твое поведение сводит с ума, потому что я не понимаю, в чем проблема.

Он проводит рукой по волосам, тихо вздыхает и на мгновение откидывает голову назад, всем своим видом выражая отчаяние. Замечаю, как у него дергается кадык, и вдруг все становится ясно как день. «Не все так просто»? На самом деле просто. Очень.

– Неужели ты переживаешь из-за окружающих? Что они могут подумать, будто у тебя ко мне «особое отношение»? Я надеялась, мы уже закрыли эту тему! – фыркаю я, скрещивая руки на груди.

– На это нельзя закрыть глаза, Лора.

– Доктор Коллинз, я попрошу… – Я демонстративно отступаю на шаг. Знаю, что тоже веду себя по-детски, но ничего не могу с собой поделать. В любом случае я говорю это несерьезно. Ну, не совсем серьезно.

Нэш издает звук, похожий на рычание.

– Важно, чтобы у тебя была хорошая репутация в больнице.

Я вызывающе вскидываю подбородок.

– Не смей говорить о том, что для меня важно. И не смей использовать меня в качестве оправдания! – Я всплескиваю руками, чувствуя, что вот-вот раскричусь. – Мы уже обсуждали это, но на всякий случай уточню: ты бы когда-нибудь поступил со мной несправедливо, независимо от наших отношений?

Некоторое время он колеблется, но потом отвечает:

– Нет.

– А с кем-нибудь другим?

– Нет.

– Любой бы так сказал, но тебе я верю. Это все, что я хотела знать. Мне все равно, что подумают или скажут окружающие. – Делаю глубокий вдох. – И тебе тоже это должно быть безразлично.

– Никому это не безразлично. Каждый ищет одобрения других – друзей, начальника, родителей… – Нэш, сам того не подозревая, задевает неприятную для меня тему. Не только потому, что он прав, но и потому, что его слова причиняют мне боль. Я никогда не узнаю, что сказали бы родители, как бы отнеслись к тому, чем я занимаюсь, к решениям, которые принимаю и приняла в прошлом. Или что они подумали бы обо мне как о личности…

– Ты прав. Мне не следовало поднимать эту тему.

Хочу уйти и оказаться как можно дальше отсюда. Не могу больше тут оставаться, здесь слишком тесно, душно, и мне кажется, я задыхаюсь.

Но стоит мне коснуться занавески, как Нэш хватает меня за талию. Чувствую тепло его тела, дыхание на своем затылке… Он заставляет меня обернуться, и я утыкаюсь ему в грудь.

– К черту все, – бормочет он, и не успеваю я понять, что происходит, как он обхватывает руками мое лицо и накрывает мои губы своими. Больше нет осторожности, нет сдержанности. Для нас окружающий мир перестает существовать. Остается лишь желание, тепло и нежность.

Нэш обрушивается на меня, подобно буре, и я отдаюсь ему на милость, потому что не хочу сопротивляться. Не хочу и не могу.

Я касаюсь грудью его груди. Наверняка он чувствует, как твердеют мои соски, когда я прижимаюсь к нему всем телом и выгибаю спину. Его губы теплые и требовательные, этот поцелуй – не вопрос, а ответ. Стоит его языку коснуться моего, как я впиваюсь пальцами в его халат. У меня вырывается тихий стон, который тут же тонет в поцелуе, и я не знаю, где начинаюсь я и заканчивается он.

Обнимаю Нэша за шею, и он одним плавным движением приподнимает меня, словно только этого и ждал. Низом живота ощущаю его возбуждение и только сейчас понимаю, насколько возбуждена сама. Я обхватываю Нэша ногами за талию, скрестив лодыжки у него за спиной, чтобы не соскользнуть. Он с легкостью держит меня своими сильными руками, переместив их мне на ягодицы.

В этой позе мне приходится наклонять голову, чтобы целовать его. Это опьяняет. Скольжу пальцами по его волосам, вниз по шее, вдоль воротника его халата. Издаю разочарованный звук: стетоскоп мешает. Сейчас все мешает, и я хочу большего. Здесь и сейчас.

Не открывая глаз, целую Нэша, зарываюсь пальцами ему в волосы – и теперь уже я, улыбаясь, губами ловлю его стоны.

Происходящее кажется таким правильным, таким естественным, что мне все равно, где мы.

Меня нельзя назвать неопытной или неуверенной. Я целовалась со многими мужчинами, и не думаю, что в поцелуях есть что-то волшебное. Поцелуи для меня обычное дело – я целовалась в барах, после парочки коктейлей, в клубах, когда обстановка располагала, – но понятия не имела, каково это – целоваться с Нэшем. Каково это, когда поцелуй становится танцем, в котором оба партнера с самого начала нашли правильный ритм – без слов, без сложностей, так, будто делали это уже тысячу раз, если не больше. Поцелуй, от которого кажется, что тебя никогда не целовали, потому что он пронзает