собирается изменить завещание, и через два дня вдруг умерла. Это не могло быть совпадением.

Стоп. Что?!

– Изменить завещание, как?

– Исключить из него тебя и Винни.

Я разозлился.

– Господи, Нейтан. Почему ты не сказал?

– А что было говорить? «Слушайте, предупреждаю, если хотите получить наследство, постарайтесь быть помилее с мамой»?

– Если она собиралась исключить нас из завещания, мы имели право знать!

Я не хотел кричать, но был в бешенстве. Почему я слышу об этом только сейчас?

– Тогда, может быть, тебе лучше было самому ее спросить, – огрызнулся Нейтан. – Это ведь я навещал ее, ужинал с ней, проверял ее счета и прочищал раковину на кухне. Если ты хотел быть уверен, что получишь ее деньги, может, следовало жить здесь и заниматься всем этим.

Да, такова неприятная правда. Меня затопил стыд. Конечно, он прав. После ее безумной просьбы я скрылся в собственной жизни. Просто не мог смотреть ей в лицо, не мог смотреть в лицо своей вине и эгоизму.

– Прости, – извинился Нейтан, прижимая пальцы ко лбу. – Я устал.

– Нет, это ты меня прости. Ты ничего мне не должен. – И тут мне в голову пришло кое-что еще. – Как и она.

Нейтан посмотрел на меня. Его глаза запали и покраснели. И мне стало стыдно, потому что последние два дня он тоже прожил в аду.

– Поезжай домой и поспи, – сказал я.

Кузен кивнул, но не сдвинулся с места. А когда наконец заговорил, голос был подавленным и печальным.

– Она была обижена, – произнес он и поправил себя: – Она обижена. Вот почему она так поступает. Чтобы сделать больно и вам.

Я мог бы многое сказать о том, как мама причиняла боль нам. Что просьба дать ей то, чего мы дать не в состоянии, сделала и без того непростые отношения невозможными. Но рассказать ему все означало признаться и в кое-чем более постыдном, а к этому я не был готов. Поэтому просто кивнул.

– Так благородно было с твоей стороны ей помогать.

– И что теперь? – спросил Нейтан, хотя ответ был очевиден.

– Нужно позвонить в полицию.

– И что мы скажем?

– Все.

Нейтан ушел, пообещав вернуться утром, чтобы мы втроем пошли в полицейский участок. Меня затошнило при мысли о том, что придется рассказать нашу печальную историю – как мать возненавидела собственных детей и оставила деньги случайной знакомой, как кто-то позвонил Нейтану, выдав себя за ее медсестру, как мы пошли на кладбище, чтобы откопать мамин гроб, и что там увидели. Следующие четыре часа я лежал без сна, пытаясь разобраться, как мы до этого докатились. Если мама еще жива, то где она? Как ее найти? Хочет ли она вообще, чтобы ее нашли? Несомненно, нам придется ее искать, она не может вечно оставаться не живой и не мертвой.

После кошмарной ночи без сна наконец-то подкрался рассвет. В половине седьмого я взял телефон, чтобы позвонить жене. Я не говорил с ней после моей Нелепой лжи, и она, видимо, гадает, когда мы получим свое богатство.

– Чарли, наконец-то! – воскликнула она, ответив после первого же гудка. Не знаю, было ли это облегчение или раздражение из-за того, что я так долго не звонил.

– Прости, что не позвонил вчера вечером, – извинился я. – Все стало так… – Кошмарно? Безумно? Ужасно? – Сумбурно.

– Я волнуюсь за тебя. Когда ты вернешься?

– Тут кое-что произошло, – осторожно начал я.

– Что именно? Проблем с завещанием нет, я надеюсь?

– Нет, конечно, – заверил я.

Как же я сожалел о своей Нелепой лжи! Я сказал жене, что мы унаследовали миллионы. Как теперь выкрутиться?

– Тогда в чем дело?

– Есть вероятность… – начал я и мысленно произнес молитву для храбрости, – что мама на самом деле не умерла.

На линии установилась тишина. Я пытался вообразить, что сейчас происходит в голове жены. Наверное, кто-то обрадовался бы, что родной человек, которого считали мертвым, на самом деле жив. Но Марсела никогда не любила маму, и, конечно, дело еще и в деньгах.

– Марсела? Ты слушаешь?

– Да.

– Мы еще многого не знаем…

– А что тебе известно?

– Ее гроб пуст.

– И каким образом вы это обнаружили?

– Выкопали его.

– Понятно.

– Мы не знаем, где она, но уверены, что она жива.

– Значит, ей просто хотелось, чтобы вы считали ее мертвой?

– Похоже на то.

– Значит, она скоро объявится?

– Скорее всего. Я понятия не имею, когда она объявится и где ее искать.

Повисла еще одна напряженная пауза.

– Я еду к тебе, – вдруг заявила Марсела.

Щелк. И связь оборвалась. От Санта-Барбары до Лос-Анджелеса всего полтора часа езды. Марсела может собраться и вместе с детьми будет готова через час. А значит, до обеда в этом проклятом уравнении возникнет еще один напряженный элемент.

Я задумался о словах Нейтана. Он был прав. Нужно было лучше заботиться о маме. Она была больна и нуждалась во мне. У меня была причина не спасать ей жизнь. И теперь эта причина на пути сюда, вместе с двумя нашими детьми.

Глава 56. Марсела

– Проснись, солнышко. Мы едем в Лос-Анджелес, – пропела я семилетнему сыну, поглаживая его волосы и идеальное личико.

Я уже собрала чемоданы и уложила их в машину. Не знаю, что творится в безумной семейке Чарли, но, учитывая, что на кону деньги на новый дом, я была бы полной дурой, если б не подняла задницу и не выяснила, в чем дело.

– Навестить бабулю? – спросил Зандер, и я задумалась, как ему ответить.

– Ну, мы точно остановимся в ее доме, – заверила я.

Мы пока не сказали сыну, что его бабуля умерла, надеясь, что он лучше воспримет эту новость во время поездки в Диснейленд, которую бабуля оплатит с небес.

– Ее там не будет? – уточнил он, когда я вручила ему чистую футболку и штаны.

– Это сюрприз, – ответила я. – А теперь одевайся, пока я приготовлю завтрак.

Я поменяла Тео подгузники, пристегнула его на высоком стуле и дала горсть кукурузных хлопьев, чтобы заняться оладьями для его старшего брата. Опустив две замороженные сосиски на сковородку со скворчащим маслом, я поежилась при мысли о том, что за поганый человек захочет резать собственных детей на запчасти. Я серьезно. Что за поганая сука может попросить собственного сына отдать ей почку? А потом притвориться мертвой, чтобы наказать его за отказ!

– Зандер! – крикнула я. – Завтрак готов!

Пока сын впивался в оладьи, я взяла телефон и набрала сообщение: «Я еду в Лос-Анджелес».

Мы с Чарли были женаты восемь лет, но зуд седьмого года начался, прежде чем мы добрались