Москвич, достаточно молодой физик Иванов был включён в состав советско-американской комиссии, которая в течение примерно месяца должна была работать в Ленинграде. Обе делегации жили в гостинице, а работа вскоре распределилась по подкомиссиям. Подкомиссия Иванова состояла из двух человек — его самого и американского коллеги, примерно одних с Ивановым лет. Иванов очень прилично знал английский, американец понимал русский и немного говорил, так что обходились они без переводчика и в ходе работы, как водится у нормальных людей, в известной мере сблизились.

Дело было летом, в Питере стояла жара, и Иванов, живя в номере один, спал неглиже, если не менее того… И в одно прекрасное утро был разбужен спозаранку настойчивым звонком в дверь номера. Открыв её, спросонку — чуть ли не в ночном «одеянии», Иванов узрел крайне возбуждённого американского коллегу, который тут же бросился его обнимать.

В отличие от демократизируемой «Россиянии» в Советском Союзе не то что «в натуре», но даже как понятие «нетрадиционная сексуальная ориентация» почти не была известна — с этим сталкивались разве что «изысканные» и «демократически продвинутые» одиночки из авангарда «застрельщиков перестройки». Однако бедный наш доктор физматнаук, наслышанный об «их нравах», вначале заподозрил нехорошее. Но коллега быстро рассеял его сомнения, заявив, что не мог утерпеть, чтобы не поделиться с русским другом тем огромным впечатлением, которое произвёл на него довоенный фильм «Большая жизнь» о советских шахтёрах.

Фильм был действительно хорош, незабвенный Пётр Алейников сыграл там роль Вани Курского, а Борис Андреев — Илью Журбина. Тем не менее американца восхитили не художественные достоинства, а сам сюжет «Большой жизни». «Это надо же, — директор шахты интересуется жизнью и судьбой своих рабочих, как родных!» — не мог успокоиться он.

Иванов начал объяснять, что в жизни всё было не совсем так, что фильм старый, с очевидной агитационной задачей, и что его коллега из Америки вчера посмотрел что-то вроде сказки! Но тот не унимался:

— Ах, ты ничего не понимаешь! Пусть это даже будет сказка, но о чём! Я объехал весь мир, был в разных странах, жил в Европе и в Австралии, но должен тебе сказать, что нигде нет таких людей, как у вас! Вы сами не знаете, кто вы и какие вы люди!

Русские не очень привыкли к тому, что их кто-то вот так — в суете сует — хвалит. Они больше привычны к ругани в свой адрес, может быть потому, что сами никогда не скупились на ругань в адрес России и самих себя. И поэтому Иванов в ответ лишь пожал плечами. А американец продолжал:

— Я не очень понимаю, что у вас сейчас происходит! Вы ругаете своё прошлое, свою историю, свою экономику и начинаете хвалить нас и вообще Запад и западное… Но я могу сравнивать и скажу, что это большое счастье для всех, что вы есть и что вы такие. Других таких нет, только вы живёте действительно человеческой жизнью. Оставайтесь такими, и будет очень плохо, если вы изменитесь и станете, как все…

Вот такая оценка Страны Добра, данная «со стороны» человеком, впервые приехавшим в неё далеко не в самые лучшие и добрые её времена. Не житель, не гражданин Советской Вселенной, а всего лишь её гость, попав в неё и сам будучи неплохим человеком, быстро понял и сказал об этом нам: «Да, Россия лучше всех!»

И ведь это была хотя и Советская Россия, но — Россия «демократизируемая». В конце 80-х годов Советской России оставалось жить два-три года. А вот впечатления уже другого американца — известного художника Рокуэлла Кента, тоже попавшего в Страну Добра впервые, но — значительно раньше, в 1950 году.

С его воспоминаний я и начну следующую главу.

ВПРОЧЕМ, перед тем, как дать слово Рокуэллу Кенту, надо хотя бы кратко напомнить о той ситуации, развитие которой привело американского художника в русскую столицу.

После завершения битвы в Европе Вторая мировая война продолжалась лишь на Тихоокеанском театре военных действий, где против англосаксов воевала Япония. Чем это кончилось, знают все — одновременно с вступлением в войну СССР Америка дважды — 6 и 8 августа 1945 года, в Хиросиме и Нагасаки, сбросила на японскую территорию две атомные бомбы, и вскоре Япония капитулировала.

Для обеспечения требуемого психологического эффекта в целях скорейшего прекращения войны вполне хватило бы испепелённой Хиросимы. Однако Америке надо было в реальных условиях испытать обе схемы бомбы — как «плутониевую», так и «урановую», на уране-235. До этого на полигоне в Аламогордо (штат Нью-Мексико) была испытана лишь «плутониевая» схема, и такая же бомба была сброшена на Нагасаки. На Хиросиму сбросили ранее не испытанную бомбу «урановой» схемы — руководство США готовилось к мировому диктату и не захотело тратить такое могучее пугало народов, как супербомба, всего лишь на то, чтобы лишний раз поднять в верхние слои атмосферы над Америкой десятки тысяч тонн пустынной пыли.

Америке, всё более превращающейся в Империю Зла, надо было как можно «круче» запугать СССР, всё более превращающийся в Страну Добра. В итоге после Хиросимы мировая политическая ситуация сразу изменилась. А то, как она изменилась, можно понять, познакомившись даже с неполным списком первых американских планов удара по СССР.

Итак…

Июнь 1946 года. План «Пинчер» («Клещи»): применение 50 ядерных авиабомб по 20 городам СССР.

Март 1948 года. План «Бройлер» («Жаркий день»): применение 34 ядерных авиабомб по 24 городам СССР.

Декабрь 1948 года. План «Сиззл» («Испепеляющий жар»): применение 133 ядерных авиабомб по 70 городам СССР.

К моменту принятия этих планов СССР ещё не имел в своём распоряжении ни одного ядерного заряда, и ядерной угрозы национальной безопасности США со стороны СССР не было. Зато налицо была ядерная угроза со стороны США самому существованию СССР. Этой угрозы тогда на Западе никто и не скрывал — Америка была атомным монополистом и рассчитывала сохранять свою монополию ещё достаточно долго, постоянно наращивая при этом производство ядерного оружия.

Первое испытание советской атомной бомбы «РДС-1» 29 августа 1949 года оказалось для Запада шоком. Можно сказать, что в этот день был заложен фундамент надмогильного памятника всем идеям и поползновениям внешней агрессии против Российского государства. Понадобилось ещё почти два десятка лет для того, чтобы обеспечить ядерный паритет СССР с Америкой и гарантированно исключить вероятность развязывания крупной, разрушительной войны против нас любой страной или группой стран, однако уже эхо первого взрыва на Семипалатинском ядерном полигоне в Казахстане отозвалось в умах «золотой элиты» мира «ужасной» мыслью о том, что Россию теперь не так просто испугать даже ядерным шантажом.

Впрочем, шантаж продолжался и даже усилился. В октябре 1949 года США принимают план «Шейкдаун» («Встряска»), предусматривавший применение 220 ядерных авиабомб по 104 городам СССР, а в конце 1949 года по более обширному плану «Дропшот» («Моментальный удар») США планировали применение уже 300 ядерных авиабомб по 200 городам СССР.