– Ладно, договорились. Помогите мотоцикл вытащить. Он полностью бронированный, плюс там боеприпасы кое-какие, могут пригодиться.

«Ратник» кивнул, хлопнул меня по плечу.

– Вот это дело. Меня Титаниумом звать.

– Класс, – кивнул я. – У вас поп химиком, что ли, был по совместительству?

– Да нет, мода такая была раньше, детям имена давать по названиям металлов, – скривился «Ратник». – Кого по-нашенски, кого по-латыни обзывали. В общем, для своих я Тимофей, без всяких там заковыристостей. Федьку вон тоже в детстве Феррумом окрестили. А этих двух теперь Генкой и Колькой кличут.

– «Серебро» и «Никель»? – предположил я, помогая крепким парням вызволить колесо мотоцикла, застрявшее в палубе.

– Ага, Аргентум и он самый, – осклабился «Кавалерист». – Эх, хороша у тебя машина, Снар, а особенно пулеметы.

– Хороши, – согласился я, прислушиваясь к себе – не раздастся ли вновь в моей голове тихий голос? Но пока ничего похожего не было. Может, показалось? – Просто замечательны, только патронов нет.

– С этим мы чего-нибудь придумаем, – кивнул «Ратник» по имени Тимофей. – Есть у нас от этой болезни средство.

* * *

Их осталось всего-то чуть больше полусотни, бойцов, защищающих Кронверк, – так теперь они называли крепость, созданную ими на месте Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи. Ранее Петропавловская крепость и Музей составляли единое целое. Случалось, мутанты в окрестностях принимались паскудить, сбиваясь в стаи и убивая мирных жителей, чьи деревеньки ютились возле Крепости, словно медвежата возле взрослой и опасной медведицы. Тогда из Петропавловки выходил хорошо вооруженный гарнизон бойцов, и плотоядным мутантам приходилось несладко.

Меньший гарнизон размещался в Музее, из окон-бойниц которого было удобно прикрывать отряды воинов. А с тыла не особо защищенный Музей, в свою очередь, прикрывали пушки Крепости…

Все рухнуло в одну ненастную ночь. Ливень хлестал по разрушенному городу, в котором на удивление отлично сохранились и Петропавловка, и Музей, будто сама природа берегла великие памятники истории России. Завывания ветра и струи падающей воды заглушили все посторонние звуки.

А под утро в Крепости началась резня.

Никто не знал, откуда появились нападающие с неестественно белыми глазами – может, вылезли из тайных подвалов, а может, под покровом ночи взобрались на не особенно высокие стены. Но это уже было неважно.

– Люд…ыы… – только и успел выкрикнуть комендант крепости, когда его горло захлестнула петля, сплетенная из человечьих волос. С той поры выжившие так и прозвали белоглазых – люды.

А выживших-то в Крепости осталось немного. Десятка два уцелевших смогли покинуть ее, переплыть Кронверкский пролив и добраться до Музея. Остальные погибли страшной смертью, и их отрубленные головы, выставленные на стене Крепости, долго еще гнили на потеху воронам и мелким рукокрылам.

Музей укрепляли спешно, выведя наружу, за хлипкую стену, громоздкую и габаритную технику, что многие годы так и стояла на широком музейном дворе под открытым небом. И укрепили достойно. Люды несколько раз пытались штурмовать Кронверк, но обломились неслабо, потеряв при этом сотни две бойцов. Дело в том, что в артиллерийском музее с пушками и другим вооружением было даже получше, чем в самой Крепости.

А еще в подвалах Музея, когда разгребали залежи обломков прошлого в поисках годного оружия, нашли синее Поле смерти. Небольшое, величиной с суповую тарелку. Но защитникам Кронверка этого оказалось достаточно, чтобы раз за разом отражать атаки мутантов.

Потому что редчайшее синее Поле обладало лишь одной функцией. Оно дублировало любые предметы в обмен на пожираемые им жизни. Технология была проста. Бросаешь в него, скажем, взрослую крысу весом в полкило. Синяя вспышка – крыса исчезает, лишь запах горелой шерсти, желудочного сока и дерьма ненадолго появляется в воздухе. После этого бросаешь в Поле патрон. За этим следует еще одна ослепительная вспышка – и вокруг Поля разбросаны уже несколько патронов общим весом ровно в полкило. То есть, в переводе на патроны для «калаша», за одного упитанного крысюка можно снарядить полный магазин.

Само собой, скоро в окрестностях Кронверка не осталось ни мышей, ни крыс, ни хоммутов, ни рукокрылов. Поле разъелось, теперь оно было величиной с передвижную цистерну для кваса, и в него запросто помещались… пленные и раненые мутанты. Их защитники Кронверка подбирали после каждого штурма и скармливали Полю, в обмен получая боеприпасы, зачастую имеющиеся в запасниках Музея в единственном экземпляре.

– Эх, нам бы Красное поле сюда и хорошего Мастера полей в придачу, – сетовал Тимофей, рассказывая мне все это. Он довольно быстро забыл про нашу стычку на пристани, даже вроде как зауважал, взяв на себя роль экскурсовода. Он уже примерно час вводил меня в курс дела, показывая, что у них тут и как. И почему-то – особенно после рассказа о том, как люди приносили пленных в жертву Полю смерти, – мне всё больше становилось не по себе. Кстати, странно… Война есть война, и в ней все средства хороши, кроме запрещенных Гаагской конвенцией. Но меня все равно мутило.

И не рассказ Тимофея был тому причиной.

Я стоял у окна, глядя на Петропавловскую крепость, и вновь слышал Голос, еле слышно и совершенно непонятно говорящий только для меня. Тимофей своей болтовней мешал мне расслышать, что же такое хотел донести до меня Голос, звучащий в моей голове. Но отделаться от облаченного в «Ратник» воина не было никакой возможности.

– Пацаны, кстати, уже нашли натовский патрон семь шестьдесят два на пятьдесят один, непросверленный. И уже четверых последних пленных Полю скормили, так что патронов для твоих пулеметов у нас теперь просто завались. Думаю, ты не будешь против, если мы используем их при штурме Крепости. Кстати, под проломленной палубой вашего катера трюм оказался небольшой, а в нем ребята два огнемета нашли. Старые правда, «ЛПО-50», но оба рабочие. Теперь у нас хоть шанс появился с людами справиться, вышибить их с Крепости. Эх, было б у нас большое красное Поле, мы б давно музейные ракеты восстановили и…

Я не слушал. Мне было все равно. Голос неожиданно зазвучал сильнее, заглушая речь Тимофея, и я явственно разобрал знакомое до боли:

«Иди ко мне… Ты обретешь то, о чем мечтал всю свою жизнь… Я ясно вижу твое желание, сталкер… Вернись ко мне…»

Это было сильнее меня. Это было мое прошлое, которое звало меня голосом родного, единственно близкого для меня существа.

Ее голосом.

Я отодвинул Тимофея в сторону и направился к выходу из Музея. Мне было всё равно, что со стены крепости грохочут старинные пушки, выплевывая раскаленные ядра. Мне было всё равно, что защитники Кронверка отстреливаются из всех видов оружия, которое смогли починить, либо найти в запасниках Музея. Вся эта мясорубка меня не касалась. Я шел туда, куда звало меня моё сердце и ее Голос.

«Иди ко мне…»