— Пороки красивой женщины скрыты, как кратеры на луне, чем ярче свет луны — тем лучше мы видим красоту женщины. Не отсюда ли их взаимозависимость, — сказал Борис Волгину, когда тот возвратился домой и от нечего делать позвонил приятелю. — Ты не можешь себе представить, Володь, что творится. Не можешь. Давай встретимся, я тебе все расскажу. Не терпит отлагательств наша встреча. Я жду тебя ровно в семь тридцать перед Большим театром, у фонтана.

Через тридцать пять минут Волгин уже был у фонтана, некоторое время посидел на скамейке, глядя на прохожих. Вскоре подошел запыхавшийся, как всегда, Борис. Волосы его торчали во все стороны, губы шевелились он на ходу сам с собой разговаривал.

— Володь, я не могу ничего понять. Ничего. Такое раз в сто лет бывает. Это просто кошмар. Представляешь, мы расходимся?

— Что случилось?

— Послушай меня с самого начала. — Он поправил галстук, затем дернул его и стащил с шеи. — Я часто прихожу домой с работы уставший. Аллочки нет. Она с детьми у матери, а я усталый, родители на даче или в гостях, сеструха у своего кобеля, как всегда, я ложусь некоторое время поспать. Сплю. Неделю назад вернулся домой. Послушай, Володь, дома расскажу, пошли ко мне. Будь человеком, спаси. — Голос его дрожал. — Ты не поверишь ни одному моему слову. Ни одному. Пошли, Володь.

Волгин молча поднялся. Борис по дороге то и дело возвращался к своей боли, охая и ахая, что придется бросать таких маленьких, таких замечательных детей. Дома у него никого не было.

— Только не задавай мне вопросов, потому что я не боюсь разводов, но я хочу быть честным перед собой. Володь, я помню, ты сказал однажды, цитирую: женщина — это хорошо укрепленная крепость, которую надо брать штурмом. Но в данном случае, имей в виду, совсем не так. — Они присели в кресла, и Борис поставил перед ним вазочку с печеньем. — Понимаешь, я не знаю, что тебе сказать. Помнишь, НЛО, носителей небесной благодати с теми красивыми девушками из архитектурного? Вот что-то такое. Послушай, вопросов не задавай, скоро все узнаешь сам. — Борис включил музыку, и они просидели при полном молчании, слушая музыку. Потом он поставил другую кассету, и снова они при полном молчании слушали музыку. На этот раз классическую. Потом он со значительным выражением на лице поставил третью кассету и попросил прилечь на диван-кровать, не задавать вопросов, а сам быстро разделся и прилег на диванчике в дальней комнате. Волгин также, по просьбе Бориса, быстро разделся и прилег, укрывшись валявшимся здесь пледом. Как только музыка смолкла и был выключен свет, скрипнула дверь, и в комнату кто-то вошел. Тихо, осторожно, на цыпочках. В окна с улицы проникал от светивших там фонарей свет. В комнате, в общем, если присмотреться, можно было все увидеть. И тут Волгин увидел: появилась фигура, закутанная в черное одеяло, и обомлел от страха. Черный призрак коммунальной квартиры остановился, сбросив с себя покрывавшее его одеяло, и перед ним возникла женщина с совершенными классическими формами: Венера! Он отчетливо увидел, как отсвечивало под мягким светом, проникающим из окна, ее широкобедрое тело, словно выточенное из слоновой кости, как вздымалась большая высокая грудь. Она переступила через спавшее с нее покрывало, отворила неслышно дверь в комнату, в которой находился Борис. Было тихо, только сквозь окна проникал в квартиру городской шум. В той комнате послышался явный шорох, еле-еле слышный характерный вскрик. Волгин же, прислушиваясь, приподнялся на диване. Ему казалось, он слышал там сдержанный шепоток, хотел было пройти во вторую комнату и посмотреть, что там происходит, но, помня уговор молчать и ни во что не вмешиваться, лишь прислушивался. Так прошел час. Волгин забеспокоился, шепотом позвал Бориса, ответа не последовало. Он позвал громче. Молчание. Он опустил голову на подушку и решил ждать. Чтобы удостовериться, что призрак не исчез из комнаты Бориса, поглядывал на сброшенное черное покрывало. Его потянуло в сон. Надоело вот так лежать в ожидании. Он прикрыл глаза, настораживая слух, решая, что при малейшем скрипе двери, тут же проснется и все увидит. Он задремал, и вдруг, словно в продолжение сна, почувствовал легкое прикосновение теплой и нежной руки к своему животу. Рука скользнула ниже, и вопреки воле им овладело желание. Он открыл глаза и замер — рядом лежала обнаженная женщина. Ее глаза блестели в темноте, призывно смотрели ему в лицо, руки ее мягкими кошачьими движениями снимали с него одежду. Вскоре призрак скользнул с постели и, подхватив сброшенное на пол черное покрывало, попятился к двери. На цыпочках, тихо и таинственно.

— Аня, чтоб ноги твоей, стерва, больше здесь не было! — прогремел голос Бориса, и призрак моментально исчез. Борис включил свет и принялся рассказывать. Он ничего не может поделать с Аней, соседкой, водительницей троллейбуса, от которой сбежал муж, которую бросил академик-любовник и которая появляется у него теперь под видом призрака. — Володь, я не могу. Я понимаю, нельзя. Я сделал вид, что не знаю, что она приходит. Я никогда не запираю дверь. Сижу вечером, слушаю музыку, прилег, слышу: кто-то скребется ко мне. Я не в силах предотвратить этот разврат. И ты не смог остановить это. Ну, объясни ты этой дуре Аллочке, она тебя уважает. У меня же двое детей. Я в самом начале делал вид, что не догадываюсь, что она приходит. Нас застукала Аллочка. Кто-то из соседей донес. Та примчалась, когда призрак выходил от меня. Скандал! Я честно сказал: ничего не знаю, я спал. Но не тут-то было. Недаром ты говорил, что любовь — это, как яйцо, создано, чтобы его разбить. Так и есть. Поговори с Аллочкой, вдруг поможет.

— Хорошо, — согласился Волгин, натягивая штаны и качая удивленно головой. — Воистину призрак. Тело у нее, как у Афродиты, возродившейся из пены морской. А ты раньше ее ругал.

— Раньше, когда она с академиком спала, сейчас, когда, приходит, не ругаю. Но хватит! Надо совесть знать. И потом есть закон: не спи с женщиной там, где живешь, и не живи там, где спишь! Это железно.

Часов в двенадцать ночи Волгин направился к метро. Он шел и думал, что они с Борисом Горянским столько знают друг друга, а им и поговорить, кроме как о женщинах, больше не о чем. А о чем же он может поговорить с Чередойло? Пожал плечами и рассмеялся, приятные воспоминания важны не разговорами, а встречами. Спутники жизни могут не говорить, достаточно того, что ты их просто узнаешь.

Он вышел на