Видя, что дед упёрся в меня неподвижным взглядом ящера и о чем-то задумался, я решил проявить благоразумие, и умолк.

— Ты знаешь, Серёжа, у меня сейчас такое чувство, что ты издеваешься! Очень нехорошо, обидно, я бы так сказал! Но надо отдать тебе должное, издеваешься ты чертовски тонко! Да, с тобой трудно не согласиться, говоришь ты вроде бы правильные вещи! Но вот чувство у меня именно такое! Ты глумишься, Серёжа! — с лёгкой и почти грустной улыбкой мягко укорил меня Севостьянов, — Нет-нет! — успокаивающе шевельнул он ладонью, заметив, что я искренне смутился и начал привставать со своего кресла, — Ты не надо мной, ты над системой нашей глумишься! Такое вот у меня неприятное ощущение, дружок! И видишь ли, Серёжа, своим ощущениям я привык доверять! Ты вот что, ты поясни мне, пожалуйста, какой у тебя во всём этом твой личный интерес? Но только не говори мне, что этого интереса у тебя нет! Не заставляй меня думать, мой мальчик, что ты держишь старика Севостьянова за выжившего из ума идиота! Тебе ведь не нужно, чтобы я про тебя так думал, а? — дедушка из ЦК смотрел на меня слишком ласково, чтобы можно было быть спокойным за свою будущность. Будущность милицейскую, комсомольскую и просто будущность…

Нет, за идиота, да еще выжившего из ума, я Григория Трофимовича Севостьянова не держал. Ни сейчас, ни когда-либо раньше. Это самому надо быть потомственным имбецилом в седьмом поколении, чтобы позволить себе такое думать. Ну да бог с ней, с этой совсем недешевой для меня лирикой! Ведь это неспроста он меня сейчас своими иезуитскими подходцами снова загоняет в угол! А я с самого сопливого детства не люблю стоять в углу. Тесно мне там и грустно. Стало быть, выбор у меня невелик и надо как-то соскальзывать в сторону. Например, бросить ему кость с лохмотьями правды на ней. И пока он её обнюхивает, я тем временем успею отползти в сторонку. Или, на худой конец, появится хоть какое-то время собраться с мыслями.

— Правы вы, товарищ генерал! — прерывисто вздохнул я и поднял на деда бегающий взгляд застигнутого за мастурбацией прыщавого подростка, — Был, вернее, есть у меня в этом деле свой шкурный интерес!

Изображая отчаянную попытку выглядеть уверенно и бесстрашно, я уставился на узел севостьяновского галстука. Ненавязчиво давая тем самым понять, что в глаза генералу я смотреть не решаюсь. Пусть думает, что зашугать меня ему удалось.

Выпалив первую порцию задуманной шняги, я неуверенно умолк. Теперь самое время ему меня простимулировать. И неважно, чем. Пинком или пряником. Я юноша нахальный, циничный и даже в какой-то степени неглупый. Но при всех перечисленных достоинствах, всё же юноша. Значит, генерал-лейтенанту ГБ, с его непревзойдённым умом и космической сверхмудростью ни разу я не противник в подобного рода играх!

— И чего замолчал? — снова подался вперёд руководитель межведомственной бригады, — Говори, чем тебе, лейтенанту из районной милиции Второй секретарь обкома смог так навредить? Где он тебе дорогу перешел? Когда он успел тебе перцу на мудя насыпать?

Я снова спрятался за растерянную паузу и испуганное лицо. Думая только о том, как не пересолить разговор физиономией и по простоте душевной не переборщить с показным смятением.

— Я жду, Корнеев! — в голосе Севостьянова появился металл. — Слишком уж на разных орбитах вы с Матыцыным крутитесь, чтобы у вас нашлись точки соприкосновения!

— Вы правы, Григорий Трофимович, нет у меня с товарищем Матыцыным конфликта интересов. И личной неприязни между нами нет. Действительно, откуда им взяться? Где он и где я⁈ А то, что он пидор, так своей жопе он сам хозяин и бог ему судья! Хотя, если по закону, то годишку общего режима он всяко-разно себе уже заработал. В принципе, я с вами полностью согласен, товарищ генерал! Так-то Валентин Павлович пидарас в хорошем смысле этого слова. Если бы он еще раскрученное мной театральное дело по краже в особо-крупном не загубил, то и хрен бы с ним! Тем более, если они там в своём театре по взаимному согласию друг другу дымоходы прочищают. В конце концов, не мне простому комсомольцу, таких видных партийцев осуждать!

Я снова умолк, демонстрируя цековскому генералу свою провинциальную нерешительность и правильное понимание относительно субординации.

— Я так понимаю, Сергей, что бесполезно тебя к элементарной совести и к уважению призывать! — в сердцах отвернулся в сторону дед, — Ты мне одно скажи, лейтенант, ты советский человек?

— Я самый советский! — не медля ни секунды, торопливо ответил я на нехороший вопрос гэбиста, — Даже не сомневайтесь в этом, Григорий Трофимович! Комсомолец, не привлекался и на временно оккупированной территории ни дня не жил!

В ответ на мой спич Севостьянов неодобрительно покачал головой и, недолго помолчав, махнул рукой.

— Ладно, хрен с тобой, тебя наглеца горбатого, только могила исправит! С другой стороны, может, оно и хорошо, что ты не гнёшься, как все прочие! И что ты там про свой шкурный интерес хотел рассказать? Пойми, Сергей, мне знать надо, откуда и почему всё это дерьмо полезло!

— Я с девушкой дружу, товарищ генерал, — осторожно начал я открывать глаза собеседнику на свои мотивы.

— Это с которой из? — насмешливо хмыкнул дед, — И при чем тут твои аморальные связи? Матыцын не комсомольское бюро вашего РОВД, ему твой кобеляж неинтересен!

— Фамилия этой девушки Копылова. Зовут Наталья! — продолжил я сдаваться, — Её отец Копылов Сергей Степанович в нашем горкоме завотделом работает. Дело в том, что дрочит его Матыцын, товарищ генерал! По поводу и без повода дрочит! — развёл я по-пингвиньи руки. Давая понять, что не корысти ради, а токмо волей умирающей тёщи взялся я ломать жизнь Валентину Павловичу.

— Так это тебя Копылов научил? — облегченно выдохнул гэбист, в голове которого появилась ясность. — Это получается, что он таким образом тобой во Второго секретаря выстрелил?

— Никак нет, товарищ генерал! — помотал я головой, — Сергея Степановича Копылова я поставил в известность о причастности Матыцына позже. Уже после того, как оформил все полученные на того показания! Честное комсомольское!

— Ты мне-то не ври! — дед Григорий не видел оснований для филантропии с моей стороны и по этой причине верить мне не хотел.

— Не вру, товарищ генерал! — обрадовался я его недоверию, — Меня Копылов поначалу даже отговаривал! Не верил