По мне, так это ужасно странно, ведь мы стольких уже перебили… Когда я наконец привыкну, что войны в принципе лишены логики? Ты убиваешь врагов, чтобы они поняли, как ты не хочешь их убивать.

Война превращает мужчин в чудовищ, вспоминаю я. И женщин тоже.

Сегодня Симона думает осуществить еще более хитрый отвлекающий маневр, чем обычно. Она поместила все зонды над одной тропой, чтобы спэклы подумали, будто мы ждем их с юга: там госпожа Брэтит расставила бомбы, которые должны взорваться раньше срока — как бы по ошибке. При этом северная дорога останется открытой, и там врага будут поджидать затаившиеся женщины «Ответа» под предводительством Симоны, в последний момент они выскочат из засады, чтобы поймать хоть одного спэкла.

— Ты мне ничего не рассказываешь, — жалуется Ли, снова трогая повязку.

— Может, проще посадить сюда Брэдли? Ты бы все увидел в его Шуме.

— Нет, лучше ты.

В Шуме Ли снова появляюсь я: ничего слишком личного, просто обычная я — только здоровая, вымытая и причесанная — вместо костлявой дрожащей грязнули.

Ли пока ни разу не заговаривал о своей слепоте, разве что отпускал шуточки. Когда рядом оказывается кто-нибудь с Шумом, он видит происходящее — по его словам, это почти то же самое, что видеть самому. Но Ли проводит в моей компании много времени (мы оба почти не вылезаем из этой дурацкой палаты), и я чувствую, как он подавлен. Ему кажется, что жизнь кончена, что отныне ему придется видеть только собственные воспоминания и чужие картины мира.

И даже поплакать нельзя — ожоги еще очень болят.

— Когда ты молчишь, — говорит Ли, — мне кажется, что ты читаешь мои мысли.

— Извини… — Я отвожу глаза и кашляю в кулак. — Я просто очень волнуюсь. Хоть бы сегодня все прошло нормально!…

— Перестань себя корить. Ты защищала Тодда, вот и все. Если бы для спасения моей мамы и сестры пришлось развязать войну, я бы ни минуты не сомневался.

— Но на войне не сводят личных счетов, — говорю я. — Это плохо, это мешает трезво мыслить.

— Какая же ты личность без личных счетов? В той или иной степени война становится личным делом каждого. Правда, обычно — делом личной ненависти.

— Ли…

— Я только хочу сказать, что ему страшно повезло: ради него кто-то готов пожертвовать целым миром. — В Шуме Ли появляется неловкость, он гадает, как я восприняла его слова. — Только и всего.

— Он бы сделал ради меня то же самое. — тихо произношу я.

Я тоже, говорит Шум Ли.

И я знаю, что это правда.

Но разве у тех, кто гибнет по нашей милости, не найдется столь же верных защитников?

И за кем тогда правда?

Я прячу лицо в ладонях. Голова кажется жутко тяжелой. Каждый день госпожа Койл испытывает новые средства от инфекции, и каждый день мне ненадолго становится лучше, но потом лихорадка начинает бить с новой силой.

Смертельно, думаю я.

А до прибытия каравана еще несколько недель, и не факт, что у них найдется средство…

Внезапно в динамиках громкой связи раздается треск, от неожиданности я даже подпрыгиваю. А потом удивленный голос Брэдли произносит:

— У них получилось!

Я поднимаю голову:

— Что?

— Они схватили спэкла. На севере.

— Но ведь… — Я лихорадочно перевожу взгляд с экрана на экран. — Еще рано! Взрыва не было…

— Это не Симона. — Брэдли растерян не меньше моего. — Это Прентисс. Мы не успели начать операцию, а он уже поймал спэкла!

— Госпожа Койл взорвется от злости, — говорю я, пока мэр пожимает руки все новым и новым солдатам, подходящим к нему с поздравлениями.

— Как ни странно, меня это ничуть не беспокоит, Тодд, — отвечает он, купаясь в лучах славы.

Рота солдат, которую мэр отправил на север сразу после первых сражений, никуда не делась. Все это время они сидели на месте, бездельничали и терпели насмешки спэклов, которым регулярно удавалось пробираться мимо и совершать набеги на город.

Госпожа Койл о них забыла. Брэдли и Симона тоже. Да и я, если честно, забыл.

А мэр — нет.

Он следил за подготовкой севодняшнего плана и согласовал с госпожой Брэтит место и время ложного взрыва на южной дороге. Как и было задумано, спэклы решили напасть с севера — мы очень старательно делали вид, что наблюдаем за югом, — и выслали в сторону города первый небольшой отряд. Он должен был прошмыгнуть мимо нашей роты, как делал уже десятки раз…

Но мы их обхитрили.

Мэр разместил солдат на точно просчитанных позициях, те мгновенно окружили противника и расстреляли вражеский отряд, оставив в живых только двух спэклов.

Уже через двадцать минут пленников провели через город под Рёв ликующей армии. Мистер Тейт и мистер О’Хара отвели их в конюшни за собором и стали дожидаться мэра — тому еще надо было принять поздравления всего Нью-Прентисстауна.

Мы медленно продвигаемся с ним через толпу: каждый хочет пожать мэру руку, похлопать его по плечу и выразить свое восхищение.

— Мог бы хоть мне сказать! — сердито кричу я сквозь всеобщий гвалт.

— Ты прав, Тодд. — Он даже останавливается на секунду, чтобы заглянуть мне в глаза. — Зря я тебя не посвятил, извини. Обещаю, впредь такое не повторится.

Как ни странно, он говорит бутто от всего сердца.

Мы пробираемся дальше сквозь толпу и наконец подходим к конюшням.

У входа нас поджидают две разъяренные целительницы.

— Я требую, чтобы нас впустили! — заявляет госпожа Надари, а госпожа Лоусон согласно фыркает.

— Ваша безопасность превыше всего, дамы, — улыбается им мэр. — Мы не знаем, насколько опасны схваченные спэклы.

— Сейчас же, — рычит госпожа Надари.

Но мэр только улыбается в ответ.

А вместе с ним улыбается целая армия.

— Я только зайду и посмотрю, все ли спокойно, договорились? — Мэр обходит целительниц стороной, и их тут же оттесняет строй солдат.

Я вслед за мэром вхожу в конюшни.

Мое нутро сразу сжимается в тугой комок.

Потомушто внутри — два привязанных к стульям спэкла. До боли знакомая поза…

(1017-го тут нет, и я даже не знаю, радоваться этому или огорчаться…)

Один спэкл с ног до головы перемазан алой кровью, лишайник сорван и валяется на полу. Однако голову он держит прямо, глаза широко открыты, а в Шуме — сотни вариантов страшной мести за то, что мы сделали…

Но спэкл рядом с ним…

Спэкл рядом с ним больше вапще не похож на спэкла.