Как быть с лохами? — это интересовало всех.

– Отвечаю! — строго сказал я, побренчав колокольчиком. — Все просто…

Действительно, мои идеи были доступны даже для их мозгов; это уже позже я смог позволить себе обзавестись интеллектуалами.

С буграми, сказал я тогда, проще всего. Всенародно избранный пахан не простит покушения на свою власть, но никогда не поскупится оплатить услугу. К примеру: Конфедерация в претензии к Единому Союзу за дикие цены на обогащенный боэций. Это раз. Прямые поставки с Дархая в обход Союза исключены. Это два. Есть, конечно, свободные зоны, где за кума известный вам, господа, генерал Татао, но… вы же понимаете, идти на прямой контакт с ним — это же явный скандал. Ни один «грузовик» конфедератов даже близко не подойдет к орбите Дархая. И это три. Так что разве власти ДКГ не пойдут нам с вами навстречу в какой-либо малости, если транспорты Хозяйства нет-нет да и заглянут на огонек к нашему другу Тану?..

– Вопросы? — терпеливо повторил я.

На сей раз вопросов не последовало. В тишине отчетливо слышен был натужный шорох извилин. Дорогие коллеги мыслили.

– С бобрами будем разбираться индивидуально, в рабочем порядке, — сообщил я. — А вот слово «лох», господа, убедительно прошу забыть. Лохов нет. Есть порядочные, работящие люди. Такие же, между прочим, как мы с вами…

И эта простая посылка была краеугольным камнем моих задумок. Главная задача Хозяйства, указал я, — развлечения. Жизнь человека коротка, и прожить ее он должен весело, чтобы не было мучительно стыдно умирать и было что вспомнить потом. Ограничивать потребителя в удовольствиях — жестоко и недемократично. Если, конечно, у него есть деньги. Да, мы специализируемся на запретных плодах, но мы же никому их не навязываем — к нам идут сами. Да что там идут! Бегут со всех ног! Если мне взбредет в голову завтра закрыть питомники розовых сотюшек на Париэке или, скажем, клубы сийсийного массажа на Фрэзе, — тамошние власти будут мне в ноги кланяться, но миллионы простых граждан восплачут. А это плохо, когда страдают живые люди. В нашей работе главное, чтобы люди были довольны!

Впрочем, об эстетах мы тоже заботимся. Большинство постановок великого, на мой взгляд, Топтунова финансировано мною, и мы с Аркадием Гершевичем любим порой посидеть за ломберным столиком, обмениваясь своими стариковскими новостями…

…Спустя год Хозяйство прочно стояло на ногах. Да что там прочно! В структуру попросились коллеги из Союза, и по сей день моим первым вице является приятнейший господин Копченый Вахтанг Янисович. Пусть формально, но ему принадлежит даже право вето. А в том, что он все больше дремлет, даже на коллегиях, мирно попахивая фирменной наливкой Бибигуль, так в этом нет моей вины; таковы уж они, наши коллеги с той стороны, и с этим приходится мириться…

Сбоев не было. Они появились позже. Совсем недавно.

Лет пять назад пошла полоса случайностей, странных, необъяснимых. Кто-то явно начал ставить нам палки в колеса. Загорались склады, исчезали караваны, ни с того ни с сего умирали опытные сотрудники. Я понял: у нас появился серьезный конкурент. Навел справки. Тщетно. Мои личные друзья из высоких кабинетов недоуменно пожимали плечами, и в искренности их не приходилось сомневаться — от понижения прибылей они теряли не меньше, чем я. Если не больше. Провел ревизию Хозяйства. Зря. Ряды были сплочены, как никогда, оппозиции — ни в намеке.

Зато, как и следовало ожидать, начался отток клиентуры. Впервые за годы существования Хозяйство слегка недовыполнило план. Понизился процент посещаемости, да и прочие показатели оставляли желать лучшего. Это припахивало возможным кризисом, но главное — укусы учащались…

Я не стал созывать коллегию. Дело было слишком важным. Посоветовавшись с Бибигуль, я позволил протечь информации о месте расположения крупной фабрики галлюцина. Как мы с женой и ожидали, на фабрику состоялся налет, но на сей раз налетчики попались. С ними поговорили обстоятельно и без церемоний, но — как ни странно! — сломался только один, остальные подыхали, бормоча что-то невнятное. Да и заговоривший особой связностью речи не отличался. Из груды бессвязицы определенную ценность представляло только упоминание о Клубе Гимнастов-Антикваров.

Эксперты тщательно изучили всю информацию об этих ненормальных, проанализировали их брошюрки. Полистал кое-что и я. Бред этот, говоря откровенно, напоминал мне последние выступления Наставника. Правда, в последние дни жизни у того бывали и здравые мысли. К примеру: «Попытка не пытка, правда, капореджиме эль-Шарафи?»

И я распорядился попытаться.

Мои парни взяли один из мелких клубов, кажется, в Катманду. И не нашли там ничего противозаконного: спортинвентарь, подсвечники, аляповатые портреты и груды совершенно несолидного металлолома. Кроме того, руководитель группы доставил мне увесистый гроссбух со списками. На обложке был вытиснен плод ла, а зашифрованные имена группировались по сферам деятельности — против некоторых стояли птички, черточки, значочки. Когда же отдел дешифровки передал мне результат, я обомлел: почти две страницы занимал список сотрудников катмандинского отделения Хозяйства.

Вот тогда-то я впервые и почувствовал, что у меня действительно есть сердце…

Я кинулся к друзьям. Они по-прежнему ничего не знали, даже те, кому это положено по службе. И сверхтщательная работа над списками тоже окончилась ничем. Никто из зарегистрированных никогда не был ни гимнастом, ни антикваром и даже не слыхивал о таких клубах. Обычные врачи, инженеры, гуманитарии. Много журналистов, космолетчиков и полицейских. Очень много пенсионеров-астрофизиков.

Мы снова оказались в тупике.

Я обратился к Мадонне с убедительной просьбой помочь.

И она не отказала. На связь вышел стин Холмс, прося о встрече, причем по интересующему меня поводу. Я послал ему билет на футбол. Матч был закрытый, звезды играли персонально для меня, и никто не мог помешать беседе.

Он спрашивал. Я отвечал. Это заняло четверть часа, не больше. Скрывать что-либо не было смысла: даже если идет какая-то игра политиков, «Мегаполу» это дело до фени. Тамошние ребята отвечают за покой Галактики. Они не скованы местечковыми интригами, и Хозяйство, умиротворенно подумалось мне, может, пожалуй, уже не беспокоиться о приличном захоронении конкурента.

Холмс слушал внимательно, изредка переспрашивал. И, извинившись, ушел, не досидев до конца первого тайма…

Мог ли я думать, что вижу его — живого — в последний раз?..

…Я так и не сходил на его могилу — запретили врачи.

И посему на третий день после похорон мы с Хайдар-Али и Джульеттой отправились кормить лебедей в Национальный парк. Я стараюсь не позволять им привыкать к отцу: Джанкарло, увы, ничему хорошему детей не научит. Нет уж, мы с Бибигуль сами способны воспитать внучат. Лишь тогда можно быть уверенными, что малыши вырастут достойными, порядочными людьми…

У пруда мы постояли все вместе. Потом детвора с няней отправились к аттракционам, а я присел на свою любимую скамейку, первую у входа. На душе было тревожно. Никак не оставляло ощущение, что я впервые за много лет оказался не больше чем пешкой в чьей-то длинной, хитро задуманной комбинации. Досадное происшествие с Холмсом лишило все происходящее хоть какого-то смысла: поднять руку на стина «Мегапола» — значит перейти все границы не только допустимого, но и мыслимого. Во имя чего?!