день, на первый завтрак мадам Мерсье подала им кофе с молоком и тартинки, съеденные Эдвардом без всякого энтузиазма.

– Я бы отдал левую руку за настоящий завтрак, – пробормотал он. – Хотя нынешний лучше, чем тот, который будет ждать меня завтра.

– Ты вернешься на передовую?

– Нет, не сразу. Через несколько дней, на две недели. Надеюсь только, что дождь к тому времени пройдет.

Когда они закончили есть, Лилли вручила ему маленький рождественский подарок – пару связанных ею самой теплых шерстяных носков.

– Констанс пришлось мне помочь, когда у меня вывернулся задник, но в основном это моя работа. И я ни одной петли не пропустила!

Объявив, что доволен подарком, Эдвард вытащил маленький пакет из кармана кителя.

– Я знаю, практичнее было бы подарить тебе что‐нибудь такое, чтобы ты не мерзла и не мокла – перчатки на меху, или новую пару резиновых сапог, но я решил, что ты предпочтешь какую-нибудь литературу.

В пакете оказался экземпляр книги миссис Гаскелл «Крэнфорд» в кожаном переплете, с потрепанными страницами и выцветшей позолотой на обложке, местами захватанной чуть не до дыр.

– Признаюсь: я написал мисс Браун несколько месяцев назад и попросил ее купить книгу, которая придется тебе по вкусу, – сказал он. – Это хороший выбор?

– Безусловно. Я ее читала сто лет назад, и мне очень понравилось. И именно такую книгу я сейчас хочу почитать больше всего. Не о войне, не о смерти – просто истории сельской жизни. Спасибо, Эдвард.

– Я рад. А теперь, что ты скажешь, если мы отправимся подышать свежим воздухом?

В молчании, которое ничуть не было натянутым, они шли под руку по тихим мощеным улицам мимо собора, по берегу канала.

– Почитать тебе что-нибудь из «Крэнфорда», когда придем? – спросила Лилли, когда их прогулка затянулась уже почти на час.

– Да, пожалуйста. Или Теннисона. Мне так нравится слышать твой голос.

– Я еще раньше хотела спросить – что ты подарил Елене на Рождество?

– Не знаю толком. Попросил маму заказать пару сережек от Гаррарда, а потом послать ей.

– И все?

– Я написал ей письмо к подарку. Этого наверняка достаточно.

На Лилли явно не произвел впечатления такой подход брата, она посмотрела на него и удивилась, увидев его лицо. Оно было абсолютно лишенным всякого выражения, каких-либо эмоций.

– Эдвард? В ваших отношениях с Еленой что-то пошло не так?

Она знала, что он услышал ее, потому что иначе было не объяснить неожиданную неуверенность в его походке. Но он не ответил. Только когда они прошли несколько сотен ярдов, он замедлил шаг и посмотрел на нее.

– Все зависит от того, что ты вкладываешь в слова «не так». Начнем вот с чего. «Так» ли, если мужчину – скажем, для примера, твоего сына – заставляют жениться на женщине, которую он не любит? Или, скажем, другой пример: «так» ли согласиться жениться на женщине, которую ты не любишь, на женщине, которая заслуживает счастья, а ты знаешь, что, вероятно, погубишь ее жизнь? Даже если женишься на ней?

– Пожалуйста, скажи мне, что ты говоришь не о себе и Елене.

– Именно о нас я и говорю. Хочешь знать, почему я согласился на обручение? Из-за денег. Я практически обанкротился, и наши дорогие родители знали это. И вот они предложили таким образом решить мои проблемы. Они выплатят мои долги, дадут мне дополнительный капитал и продолжат выплачивать ежеквартальное содержание. Но при одном условии.

– Нет! Не могли же они быть такими хладнокровно расчетливыми…

– В их защиту скажу, что, как мне кажется, они думали помочь мне таким образом. Поощрить меня, так сказать. Мне оставалось только найти подходящую девушку и сделать ей предложение.

– Почему Елена?

– Почему нет? Она молода, красива, безобидна. Это было совсем не трудно.

– Так ты поэтому не женился перед тем, как ехать во Францию?

– Это единственное доброе дело, которое сделала для меня война. Она сняла меня с крючка. По крайней мере на какое-то время.

– И что ты собираешься делать, когда вернешься домой?

– Понятия не имею. Я никогда не позволяю себе заглядывать так далеко.

– Разорвать с ней сейчас, пока ты здесь, было бы куда порядочнее. Я знаю, люди будут сплетничать, но все лучше, чем ждать возвращения домой.

Он весьма решительно покачал головой.

– Ты полагаешь, что война близится к концу? И что я буду жив, когда она кончится?

Лилли резко остановилась, кровь отхлынула от ее лица, руки взмокли от страха.

– Ты знаешь, что я прав, – добавил он. – Потому что видишь это каждый день, да?

– На тебе все эти годы не было ни царапинки. Ты говоришь, люди считают тебя счастливчиком…

– Это все бессмысленные разговоры.

– Но война наверняка идет к концу.

– Они говорят нам это вот уже три с лишним года. «Еще одно усилие, и мы победим». «Еще один горный хребет, и мы поставим гуннов на колени».

А потом он голосом тихим, но уверенно-непререкаемым добавил:

– Лилли, я перестал верить уже не один год назад.

– Ты что имеешь в виду – Бога?

Эдвард рассмеялся горьким смехом, в котором не слышалось ничего смешного.

– Я уж не помню, когда в последний раз думал о Боге. Нет, я перестал верить, что у меня есть будущее дальше, чем в два-три дня. Ну, может быть, в неделю. Если нас ненадолго отвели на отдых от передовой. Но не более.

– Я не согласна. Я уверена, что ты выживешь. И всегда была уверена, – сказала она, крепко обняв его и зная, что лжет ему, сколько бы убедительности она ни вкладывала в свои слова.

Он тоже обхватил ее, прижал к себе, утешая, хотя сейчас нуждался в утешении даже больше, чем она.

– Обещай мне, что ты выживешь, – прошептал он в ее волосы. – Вынесешь все это, вернешься домой и будешь делать то, о чем всегда мечтала. Нет, Лилли. Ты должна меня слушать. Я хочу, чтобы ты путешествовала по миру, чтобы училась, чтобы нашла свою любовь. Обещай мне.

– Пожалуйста, Эдвард, пожалуйста, не говори так. Я этого не вынесу.

– Я знаю, дорогая моя девочка. Но я единственный раз в жизни заговорил об этом, так что позволь мне закончить. Я в прошлом году переписал завещание, все, что у меня есть, останется тебе. Мой дом, все мои вещи и все деньги, какие есть в банке. Мои права распоряжаться моей собственностью не имеют никаких юридических ограничений.

Она долго не могла остановить слезы, мочившие шерстяную ткань его кителя, чувствовала силу его рук, обнимавших ее. А потом она подняла голову и увидела выражение облегчения на его лице – она