Матей замолчал, а у Луи не было не малейшего желания продолжить разговор. Принц сидел, поставив локти на перемазанный чернилами стол, запустив руки в густую каштановую шевелюру. Каждый думал о своем, и мысли эти были не из радостных. Надо было вставать, что-то приказывать, делать веселое, знающее лицо, но не хотелось.

Вернулись разведчики, отправленные к большой дороге, и Матей с Луи вышли их встречать. Винсен и Колен были не одни, сзади аюданта сидел красивый темноволосый юноша, почти мальчик, в сером бархатном колете, на котором был вышит баронский герб — вставший на дыбы конь в воротах из радуги. Луи поразило лицо паренька — отрешенное и бледное, как на картинах старых мастеров.

— Вот, — Колен все свои доклады начинал с этого глупого словечка, и отучить разведчика от этой скверной привычки не мог даже Матей, — он из их лагеря удрал. Такое там творится, в страшном сне не увидишь. Ему только царки надо дать хлебнуть. А то он вовсе застыл от эдаких радостей. А армия сейчас на Олецьку прет, а дальше на Мунт, так что гореть Базилеку синим пламенем…

— Предупредить бы их, — проворчал Матей, — да разве нас послушают? В Олецьке же этот пень Вуар распоряжается. Никогда ничему без письма с двумя печатями не поверит.

— И все равно едем туда, — Луи торопливо пристегнул шпагу, — мы верхами, успеем раньше. У них обоз, пехота…

— Погодите, Ваше Высочество, — Матей отвел Луи в угол и зашипел: — Никуда мы сейчас не пойдем. Будем ждать здесь вестей из гарнизонов. Не имеем права мы сейчас на рожон переть, надо по-умному делать, а помирать и мыши умеют. Если кошка схватит…

Внезапный порыв ветра опрокинул стоявший на подоконнике кувшин, вздув парусом накрахмаленные занавески. Луи подбежал к окошку и высунул голову наружу. В лицо ему швырнуло целую пригоршню песка и пыли, на зубах противно скрипнуло. Принц взглянул в потемневшее небо — с северо-востока надвигалась гроза. Передние тучи, похожие на пригнувшихся к гривам коней огромных всадников, стремительно заволакивали горизонт, словно над миром нависала небывалая черная волна. Судя по всему, не пройдет и оры, как на них обрушится настоящий потоп. И хвала святому Эрасти, если это так! Дороги здесь немощеные, кругом глина, развезет так, что никакой обоз с места не сдвинется. А брод у Олецьки уж точно станет непроходим. А значит, у них в запасе дня два, а то и три.

Гонцы уже в пути, если дождь их и задержат, они всяко доберутся до цели много раньше, чем тарскийцы смогут вновь двинуться с места. А каждая выигранная у судьбы ора приближает помощь. Феликс, узнав о таинственных убийцах, не станет медлить со Святым походом, тем более в мешке вестника лежат и тщательно завернутые в старую занавеску окровавленные рога. Наверняка тотчас же двинет на юг войска и Сезар Мальвани, да и здесь, во Фронтере, они соберут тысяч пять-семь! Только бы гроза не прошла стороной, а Кадена разлилась пошире!

2229 год от В.И.

Вечер 26-го дня месяца Агнца.

Нижняя Арция. Олецька

Городок Олецька издавна славился своим дюзом, про который шепотом рассказывали страшные легенды, главную роль в которых отводили ведьмам, дето— и мужеубийцам и замурованным живьем в стены клирикам-отступникам. Во всем остальном это был обычный городишко на границе Фронтеры и Внутренней Арции, давно выплеснувшийся за когда-то окружавшую его стену, полный запаха выпекаемого хлеба и яблочного вина, окруженный садами и огородами.

Жители городка кормились в основном с дорог, на которых, собственно говоря, и выросла Олецька. Встань Таяна и Эланд на ноги лет на триста-четыреста пораньше, когда Арцийская империя, хоть и клонящаяся к закату, была еще в силе, город-ключ во внутренние земли (Фронтеру императоры всегда считали ненадежной) наверняка бы был окружен мощными укреплениями и в нем разместился бы сильный гарнизон, теперь же хозяевам Мунта было не до этого. Последние войны гремели исключительно на юге, где воинственные атэвы вдруг прекратили грызться друг с другом и начали создавать единую державу.

На север империя не смотрела, почитая Эланд и Таяну сначала не стоящими внимания, а потом слишком сильными для того, чтоб играть мышцами на их границе, благо Рысь и Альбатрос пока смотрели за Запретную черту, а не на ухоженные имперские земли, да и Новая дорога из Гверганды к Гремихе не способствовала процветанию. Так что Олецька, равно как и другие северные города и городки, оставалась приютом трактирщиков, перекупщиков и ремесленников. Жило их там тысяч десять, и ненастным весенним вечером они занимались своими делами — шили, готовили, болтали о зарядивших ливнях с забежавшими выпить стаканчик вина соседями.

У опоясывавшей город с юга вздувшейся от дождей речушки, впадающей в Кадену, влюбленные героически ломали мокрые ветки расцветающей сирени, какой-то мальчишка, насквозь вымокший, но счастливый, посреди превратившейся в море разливанное улицы забавлялся с корабликами, а из городских харчевен пахло пряным мясом и свежим хлебом. В трех иглециях и дюзе зазвонили колокола, вознося хвалу Творцу за еще один прожитый день, большой желтый кот, пробиравшийся по карнизу единственного, если не считать строений во дворе дюза, двухэтажного дома, принадлежащего эркарду, оступился и с мявом шлепнулся на мощенный камнем двор, отряхнулся и гордо удалился, возмущенно подняв подмокший хвост.

Символические городские ворота были распахнуты, два стражника — пузатый и худой, как весенний заяц, увлеченно метали кости в ветхой караулке. За дорогой никто не следил. Олецька была мирным городом, откуда было ей знать, что какой-то день может стать для нее последним.

Армия, показавшаяся из-за поворота, выглядела внушительно. Блестели кирасы всадников, в ногу шли тяжелые боевые лошади, вздымались вверх орифламмы и консигны, правда несколько обвисшие из-за проклятого ливня. Впереди, сразу после знаменосцев под навесом, вздымаемым на копьях восемью рослыми воинами, ехали трое — дородный мужчина с короткой черной бородой, разодетый в цвета потухающего пламени, худой клирик с глазами фанатика и изящный бледный красавец в лиловом, в котором каждый, кто бывал в Мунте, без труда бы узнал бесподобного графа Койлу.

Войско шло не таясь, и стражники, услышав за стеной шум, соблаговолили выглянуть наружу. Графа Койлу они в лицо не знали, но орифламма с арцийскими нарциссами произвела должное впечатление, да и слух о том, что таянский регент собрался воевать с поганым Майхубом, разошелся по всей Фронтере.

Граф Койла остановил коня у ворот и объявил, что он сопровождает дружественную тарскийско-таянскую армию в Святой поход против Эа-Атэва и что император Базилек повелел своим подданным всячески содействовать доблестным борцам с еретиками. Стража не возражала, да и что она могла бы возразить. Армия влилась в городок сплошным коричневым потоком. Правда, не вся, вся она бы и не поместилась. Большая часть обтекла Олецьку с севера, видимо намереваясь разбить лагерь на широком берегу Кадены в ожидании, когда спадет вода и переправа станет проходимой.

Прибежал растерянный эркард, на ходу застегивая отороченную седой лисой парадную мантию, из окон высунулись любопытные головы. Граф Койла все с той же застывшей обворожительной улыбкой рассказал про Святой поход и попросил проводить их в дюз. Эркард торопливо закивал головой, прикидывая, сколько съедят и выпьют за время вынужденного безделья такие гости. Гости спешились и, накинув кожаные плащи с капюшонами, зашагали за городским головой. Граф Койла продолжал говорить о каких-то пустяках. Таисий заученным жестом благословлял всех, кто попадался на его пути, Михай Годой молчал. Молчали и тарскийцы, печатавшие шаг на расстоянии половины копья от вождей.