какую цену дают за мужчину, сравнивают её с той, за которую продали своё тело, и судят, что дорого, что дёшево. Правда, есть исключения, ведь никто не определил, сколько стоит женщина.

— Вечно у тебя какие-то странные идеи, — сердито сказала Хироко. Слова Сэйитиро попали в больное место. — Не помню, чтобы я говорила что-то подобное.

— Но если у других нет установленной цены, тут уж ничего не поделаешь. Мужчина зарабатывает деньги, проливая кровь, женщина получает средства на жизнь, продавая тело. И то и другое прекрасное занятие, достойная уважения работа. Сюн-тян, ты сердишься, когда так сравнивают?

Сюнкити с улыбкой покачал головой. Он спокойно воспринимал любые сравнения, потому что в боксе видел суть жизни, а не стандартную цену.

Ветер с дождём били в зашторенные французские окна, одно по-прежнему раздражающе скрипело. Этот звук сливался с диксилендом Эдди Кондона[34] с новой пластинки, её поставила Тамико.

— Ну, потанцуем? Давайте танцевать, — предложила Тамико, которая терпеть не могла дискуссии.

Все промолчали. Нацуо пожалел её, встал и пригласил на танец. Однако после нескольких мелодий к ним так никто и не присоединился, поэтому они вернулись на место.

Все много пили и ели. Только Сюнкити, у которого всегда был прекрасный аппетит, то ли из-за того, что не чувствовал пустоты в желудке, то ли от возбуждения после первого профессионального боя, отправил в рот несколько канапе и лишь подливал себе апельсиновый сок.

Сэйитиро возобновил спор:

— Итак, откуда боксёр берёт деньги? Получает как долю от боссов бокса, которые в большинстве своём кладут в карман деньги, содранные со зрителей. Он ведёт свою рабскую жизнь, страстно завидуя силе, проститутка этим очень на него похожа. Боксёр и проститутка честно живут за счёт своего тела, но встретиться могут, лишь опутанные сетью алчных хозяев. Чистым душой мужчине и женщине, то есть мужчине, живущему настоящим мужским делом, и женщине, живущей настоящим женским делом, дано сойтись, только проскользнув сквозь ячейку этой сети. В этом есть какая-то нелепость. Но, но крайней мере, в доме Кёко такой сети нет, следовательно, нет и ячеек. При этом сейчас здесь присутствует чистый сердцем молодой боксёр. Поэтому хорошо бы обнаружить ещё и чистую сердцем продажную женщину.

При этих словах женщины переглянулись. Сэйитиро не обратил на них внимания. Закованный в скромный пиджак и галстук, он выглядел как один из тех молодых людей, с которыми утром можно столкнуться в разных уголках района Маруноути. Но сегодня опьянение уже разлилось по всему телу, и он был совсем не в таком состоянии, как служащие на вечерних посиделках после работы.

На столе в великолепной тёмно-лиловой вазе стояли, окружённые другими цветами, ветки сакуры. Пластинка наконец докрутилась. Тяжёлой складкой нависло молчание, впустило звуки дождя и ветра, которые сотрясали окна. Нацуо подумал, что цветы сохранились только в этой комнате: и поздняя сакура в окрестностях Синаномати, и сакура за забором у его дома, скорее всего, полностью облетят за одну ночь. И вот сакура на столе, которая в абсолютной неподвижности сохранила лепестки, гордилась своим цветением, и это отчего-то казалось дурным предзнаменованием.

— Ты куда потратишь эти десять тысяч иен? — спросил, желая поставить Сюнкити в тупик, сильно опьяневший Сэйитиро, но в его твёрдом тоне сквозила привязанность к младшему другу. — Ну, на что потратишь? Ты же не пьёшь, так, наверное, на женщин. Ты ведь не из тех, кто отнесёт их матери.

Сюнкити вспомнил мать, её глаза, словно высекающие искры у него за спиной, но всё это по-прежнему принадлежало к маленькому мирку, где он задержался лишь на секунду.

— В таком случае нет и женщины, которой их можно отнести, — небрежно ответил Сюнкити.

Нацуо слушал их разговор, не вмешиваясь, и не счёл его неприятным. Ему казалось, что причиной разговора стала не столько выпивка, сколько буря за стенами дома, потоки дождя, стекающие в ночи по стволам деревьев, свежие раны от сорванных ветром листьев и маленьких веточек. Всё это бодрило людей в комнате, пробуждало эмоции. Яркий алый цвет срезанных веток сакуры порождал другие ассоциации. В нём пряталась меланхоличная душа растения.

— Так. Тогда здесь должна быть продажная, но с чистой душой женщина. Которую из трёх ты покупаешь? — воскликнул Сэйитиро.

Тамико сразу нашла удобную лазейку:

— Меня-то уже использовали, так что я не считаюсь.

На Сюнкити после матча всегда нападал неутолимый голод и жажда. Он пылал от усталости, горевшая после ударов голова превратилась в печку. Тамико своей отговоркой нечаянно перевела его страстное желание в разряд ярких иллюзий. Он хотел как можно скорее освободиться. Сюнкити обычно сдерживал естественное желание, не позволял ему поглотить себя, но после долгого воздержания и победы он стал рабом отвлечённой страсти.

Он сравнивал Кёко и Хироко. «Наверное, я смогу купить Кёко».

Подумав об этом, он сначала удивился, а потом ужаснулся. Сюнкити понял, что имел в виду Сэйитиро: он мог купить не просто женщину, но именно ту, которую хочет. Однако он сомневался насчёт Кёко. Она была непростительно красива, но в её красоте таилось что-то странное, способное заморозить сердце мужчины.

Как насчёт Хироко? Он снова посмотрел на Хироко. На ней был серый костюм, грудь закрывала привезённая из Южной Америки и заколотая крупной опаловой брошью шаль с узором в виде огненного дерева. Модный макияж, темноватая помада. Сюнкити до сих пор не переспал с Хироко только потому, что не было подходящего случая.

Кёко тоже мельком взглянула на Хироко. Она не считала шутку Сэйитиро непристойной. В этом доме не было запрещённых тем и недозволенных идей, пришедших кому-либо в голову. Кёко позволяла другим делать её объектом идеи или приносить идее в жертву. Она была снисходительна к безобразным выходкам, но оставалась беспристрастной и бескорыстной, избегала предубеждений и в результате всё больше гордилась свободой от предрассудков.

«Всё так, как сказал Сэй-тян. Если отбросить предубеждения, то правильно, что настоящий мужчина должен спать с настоящей женщиной. Я согласна, чтобы тут мужчину представлял боксёр, а женщину — проститутка. Но сейчас Сюн-тян разглядывал меня, я терпела. Я всё понимаю. Я ведь выбрала путь проститутки, которую невозможно купить. Ради этого стоит жить. Все мужчины, все их взгляды обогащают мои убеждения, украшают меня невидимыми драгоценными камнями и делают меня олицетворением хаоса!»

*

Хироко уступила спокойному молчанию Кёко и высказалась недвусмысленно:

— Мне нравится Сюн-тян, он привлекателен. Я и так собиралась, если он победит сегодня, его наградить. Но не за плату. Даром я готова сделать для него что угодно.

Сэйитиро раздражённо произнёс:

— Сюн-тян, плати. Она ведь не говорит, что ей противно.

Сюнкити слегка