Отказаться от всей затеи, лечь и тихо ждать смерти? Ждать как счастья, как избавления, как конца этой невыносимой боли? Он решил попробовать первую ступеньку, а потом посмотреть, что будет.

Не получалось ничего – позвоночник никак не хотел отклоняться назад настолько, чтобы локти могли достать до верха. А опереться было не на что. Он повернулся на бок, пытаясь использовать естественную высоту плеча, потянул руки вперед, локти встали на ступеньку. Он вздохнул с облегчением, хотя понимал, что такой поворот на бок, когда ты лежишь на плоскости – пара пустяков даже для него, а вот когда он будет лежать на ступеньках – это может оказаться серьезной проблемой.

Но сейчас он перекатил тело обратно, собираясь потом силой втащить себя на одну ступеньку. Только опять ничего не получилось – локти при повороте тела скользнули вниз, он ударился щекой о камень и опять потерял сознание.

«Все, – сказал Андрей, когда опять пришел в себя. – Это невозможно, успокойся, расслабься и тихо отдай концы…» Но в памяти всплыл рассказ одного стюарда, с которым они летали лет десять назад. Тот когда-то учился в семинарии, потом бросил, но что-то из курса помнил и больше всего любил рассказывать поучительные истории из патериков.

Та, которую сейчас вспомнил Дорин, повествовала о двух старцах, которые много лет жили в одном монастыре в соседних кельях и трудились вместе – плели корзины. Каждый вечер, утомленные от работы, изжаренные под солнцем, измученные жаждой, они перед тем, как идти спать, договаривались завтра с утра покинуть монастырь и уйти куда-нибудь, где жизнь полегче. И каждое утро, не сговариваясь, вставали, пели положенные псалмы, читывали молитвы и принимались за работу. Вечером история повторялась вновь.

И тогда Андрей решил последовать мудрым старцам: «Ничто не мешает мне забраться на одну ступеньку. Заберусь, там останусь, и там и помру…» Он попробовал еще раз и сделал небольшое открытие. Оказывается, мышцы шеи – довольно сильные и, уперевшись подбородком в ступеньку, можно поставить туда же локти. Больно, правда, сил нет, но, если сдвинуть нижнюю челюсть чуть в сторону, (а основная боль была в верхней), то давление на самое болезненное место оказывалось не таким уж сильным. Пора подвести итоги: неизвестно сколько времени миновало, два раза потеряно сознание, но одна ступенька пройдена и можно пытаться укладывать подбородок на следующую.

Все, что происходило потом, Дорин помнил смутно. Подбородок на ступеньку, локти за ним, подтянуться. Между каждым глаголом этого предложения немало долгих минут, айсберги боли, иногда обморок.

Где-то на второй ступеньке Дорин начал уговаривать себя, как уговаривают детей съесть кашу: «Ну, давай, за Лену, за Сонечку, за Ваську».

Подбородок на ступеньку, локти за ним, подтянуться.

Затем к этому списку начали добавляться и другие близкие люди, как живые, так и почившие: «За Лену, за Японца, за Ваську, за маму, за папу, за бабушку, за дедушку, за Гришку Брайловского, за Найта, за Владимира Владимировича Набокова, за Василия Рукавишникова…»

Подбородок на ступеньку, локти за ним, подтянуться. Он уже не очень понимал, действительно ли он делает это или бредит.

Еще через какое-то время Андрей начал вспоминать всех своих знакомых: «За Лену, Сонечку и Ваську, за маму и папу, за Галку Селиванову из старшей группы, за Генку и Серегу Колесовых, которые жили во втором подъезде, за Ленку Клинкову и Кольку Агеева, за Юрку, не помню фамилии, с которым мы дрались за углом, и за Татьяну Ивановну – первую учительницу».

Подбородок на ступеньку, локти за ним, подтянуться. Он не понимал, вечер сейчас или утро, час прошел или два дня, его дело было ползти и мечтать о глотке воды. Подбородок на ступеньку, локти за ним, подтянуться.

«За Ваньку Линькова, с которым мы подружились в последний день в пионерлагере. За врача, который правильно наложил гипс, когда я упал с дерева, и за другого, который доказывал, что гипс наложен неправильно. За Риту Москаленко, которая была похожа на мышь, и за Серегу Иванцова, который почему-то в третьем классе стал Андреевым. За Ирку Мысеву, с которой целовались в седьмом классе, и за Вальку, с которой все было в десятом. За Колю Тяпу, который напился на выпускном, и мы с Саней Лаптевым носили его на себе. И за Саню тоже».

Подбородок на ступеньку, локти за ним, подтянуться.

«За пьяницу Никиту Хасселя, которого на первом курсе выгнали из аудитории, потому что заснул и храпел так, что дрожали окна. И за Зинку Яблоновскую, которая была влюблена в меня, а я делал вид, что не замечаю. За Саню Сабельника, который, когда ротный послал меня на пять суток на кухню, приходил в свободную минуту помогать мне. И за самого ротного, чтоб ему пусто было…»

Подбородок на ступеньку, локти за ним, подтянуться. И вдруг ступеньки не оказалось, он подтянулся еще и неожиданно уперся головой в стену. Или в дверь.

И тогда Дорин взмолился: «Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы дверь открылась». Откуда ему было знать, что Бог услышал его раньше, чем Андрей попросил. Брошка с черной бабочкой, которая мирно пролежала за обшлагом куртки Дорина все эти дни, выпала, когда Фонарщик и Крендель волокли Андрея в подвал, попала на приступок и не дала двери захлопнуться до конца.

Дорин толкнул дверь головой изо всех сил, она открылась, и он увидел звезды на черном небе. «Господи, спасибо, что ты есть», – подумал Дорин, упал лицом на бетон и лизнул языком небольшую замерзшую лужицу.

И, словно в ответ ему из-за леска хор нескольких сотен ликующих голосов отозвался: «Воистину воскресе…»

15 апреля, пятница

– Гришка прислал милицейский отчет. – Лена вошла в палату с очередной порцией фруктов. – Они направили своего сотрудника в Мюнхен, чтобы он опросил, так это, по-моему, у них называется, банкира Циммерманна. Прочитать тебе?

– Откуда вдруг у ментов деньги на поездку в Германию? – подозрительно спросил Дорин, делая потише телевизор.

– Доброжелатели дали. – Лена улыбнулась и попыталась не отвечать на этот вопрос.

– Доброжелатель этот, по-моему, в юбке, – он плотоядно взглянул на Ленины ноги, – в тонких колготках и в лодочках.

– Ну, они получили премию за хорошую работу.

Когда Дорин в прошлую пятницу не позвонил ей из Мюнхена, она забеспокоилась, не спала ночь и с утра начала дергать Гришку Брайловского. Он сопротивлялся как мог, объяснял, что нигде в мире никакая милиция не будет искать человека, который только вчера вылетел в другую страну и всего-навсего не позвонил. Но он слишком хорошо знал свою бывшую жену, чтобы хоть на секунду представить себе, что сможет отвертеться.

Брайловский сделал слабую попытку соединить своего Петра Семеновича напрямую с Леной, но потом понял, что так, пожалуй, обойдется себе дороже. Потому что с этого момента вся московская милиция, ну во всяком случае, та ее часть, которая непосредственно подчиняется Петру, бросит ловить жуликов и бандитов и будет заниматься только поисками Дорина. Поэтому он позвонил сам, долго извинялся за нелепую просьбу, после чего подкрепил ее недвусмысленными намеками. Короче, Петр согласился принять фотографию Андрея и отдать ее тем, кому положено. Туда тоже надо будет сделать некоторое вливание, и тогда Дорина объявят в розыск. Такой маленький, частный, конфиденциальный общероссийский розыск.