— Стеллаж, где помещается твоя ячейка, в ремонте. Придешь через неделю.

— Ты не имеешь права задерживать выдачу продуктов! Я буду жаловаться бригадиру! — заявил начавший впадать в сутяжничество голодный профессор.

Ответом были слова:

— Иди ты к… — и хороший толчок в спину.

К вечеру юрист понял свой промах и, вернувшись в лагерь с работы, предложил начальнику каптерки за ускорение ремонта долю от своего сбереженного сала. Оказалось, что стеллажи уже починили. Каждый получил свой законный кусок.

Услышав о знакомом способе разрешения всех проблем, возникающих при недоразумениях между людьми, кто-то из амнистированных начал мечтать вслух:

— Если бы знать, какая лапа нужна полковнику Чеченеву…

Не обращая внимания на фантазера, профессор продолжал:

— Но каждая цивилизация переживает свой звездный час, когда жалобы могут возыметь действие. Мы вступили сейчас в этот краткий и неповторимый период истории.

До сих пор на претензии заключенных в Сверхлаге не обращали никакого внимания, но со смертью И.В. Сталина администрация чувствовала — что-то обрушилось в мире, и испытала опасение и неосознанный страх. Полковник призадумался. Его коллега, начальник Песчлага, к которому Чеченев обратился за советом по телефону, ответил, что сам оказался в таком положении и в конце концов решил поступить согласно инструкции о порядке освобождения по амнистии. Полковник смирился с чудовищным. Бунтовщики получили чистые паспорта и были отпущены без ограничения места жительства. Потом оказалось, что серия паспорта, который вручили Василию, говорила знающим людям в милиции, кто он такой. Через полтора года Иголкина, перешедшего в это время из категории амнистированных в категорию реабилитированных, вызвали в паспортный стол и вручили новый, с другой серией. Начальник пояснил:

— Старый паспорт вам больше не положен. Теперь он заменяется на другой.

Иголкин так и не узнал, указывает ли серия нового паспорта на действительное лицо владельца, пожизненно заклейменного преступника.

Пользуясь уроками пособника мировой буржуазии, Василий обратился к секретарю Управления высших и средних учебных заведений и попросил зарегистрировать заявление. Законная просьба была удовлетворена. Заместитель начальника Управления, который принял и выслушал просителя, заметил на заявлении синий штамп и входящий номер и понял, что от дела не удастся избавиться. Он вежливо сказал:

— Приходите через три недегти. Мы за это время внимательно изучим вашу просьбу, вникнем в заявление и примем решение.

— Почему так долго? — удивился Иголкин.

— Это не долго, а очень быстро. В порядке исключения мы идем вам навстречу и рассматриваем заявление вне очереди, — пояснил заместитель. Он назвал трехнедельный срок потому, что уходил к этому времени в отпуск. Изучать, вникать и принимать решение по щекотливому делу предстояло не ему, а возвращавшемуся на службу начальнику.

— Очень прошу вас ускорить рассмотрение заявления, — взмолился Иголкин. — Я как амнистированный нахожусь в трудном положении. Участковый требует в десятидневный срок представить справку о зачислении в институт.

— Это ваши трудности, — ответил чиновник и, чтобы выпроводить посетителя, вызвал звонком секретаршу и сказал: — Елизавета Петровна, садитесь за машинку. Я продиктую вам циркулярное письмо по поводу оценки уровня идейно-политической подготовки студентов на экзаменационной сессии. — Начальник солгал. Письмо давно было разослано. Сочинял его не он.

Иголкин вышел из кабинета, напоследок заметив, что на стене, помимо поблекшего портрета И.В. Сталина, висят сияющие свежей типографской краской лики Г. М. Маленкова, Л. П. Берии и Н. С. Хрущева[25]. Партия возвращалась к коллективным методам руководства. Народу полагалось знать и любить своих руководителей.

6. Иголкин добирается до министра

Через двадцать минут Василий стоял на улице Куйбышева рядом с отцом, которого вызвал с расположенной неподалеку работы по телефону, и рассказывал о своих мытарствах. Иголкин-старщий понимал, чем закончатся хлопоты сына, и, предвидя плохой исход, заранее принял меры, чтобы помочь ему восстановиться на учебе. Возможность для этого открывали немногочисленные связи с сильными мира сего. В 30-х годах родная сестра отца состояла в счастливом браке с человеком, который быстро пошел вверх по партийно-государтвенкой лестнице и занимал в настоящее время пост министра в Латвийской ССР. Он давно потерял жену, но сохранил память о любимой женщине и, несмотря на социальное неравенство, остался дружен с ее братом. При редких встречах эти два пожилых человека засиживались за разговорами далеко за полночь и расставались, наполненные радостью, которую получили от общения друг с другом. В свою очередь, латвийский министр, Петр Артурович Скуиньш, находился в давних дружеских отношениях с московским министром высших и средних учебных заведений. Их на всю жизнь соединили годы совместной учебы на рабфаке и студенчество. По эстафете Москва — Рига — Москва к союзному министру через министра республиканского пришла просьба помочь Василию Иголкину, а по обратному пути через Ригу к отцу Василия вернулся благоприятный ответ.

— Вася, тебе следует обратиться к министру высших и средних учебных заведений Игнату Спиридоновичу Еропкину, — сказал Иголкин-старший, дождавшись, когда сын закончит возмущаться злодеяниями Филина и Перешибиноса.

— Только меня там не видели! — удивился Иголкин-младший.

Отец спокойно объяснил, почему сын может рассчитывать на внимание. Василий знал и любил мужа своей покойной тетки, дядю Петериса, и поверил, что благодаря протекции к нему отнесутся по-человечески.

Через десять минут бывший студент прошел через Новую площадь на площадь Дзержинского и, держась подальше от дубянского здания, отправился в расположенное неподалеку министерство.

После убогого Управления высших и средних экономических учебных заведений, в обстановке которого бывший заключенный чувствовал себя как рыба в воде, Василия подавили министерские мрамор и ковры. Он растерялся в этом великолепии и, вместо того чтобы попросить секретаршу доложить о своем приходе и узнать о возможности приема у министра, вступил в разговор с референтом. Первейшей обязанностью служащего было отсекать от шефа ненужных посетителей. Пришедший с его темным прошлым был именно таким. Через две минуты Иголкин чувствовал, что лежит на обеих лопатках.

— Вы были в Управлении высших и средних экономических учебных заведений?

— Да.

— Вам отказали?

— Нет.

— Когда будет рассмотрено ваше заявление?

— Через три недели.

— Почему вы, не дождавшись решения, идете к министру? Вы полагаете, что у него других дел нет?!

Василий не находил разумных слов для ответа. Ему помог случай. Внезапно из кабинета вышел осанистый пожилой человек и, увидев Иголки на, спросил:

— Вы ко мне?

По лицу секретарши и референта Василий понял, что это министр.

— Да, к вам, Игнат Спиридонович. Я Василий Иголкин. Пришел от Петра Артуровича Скуинына.

— Как же, помню. Петерис звонил. Заходи. У меня есть несколько минут, — улыбнулся Игнат Спиридонович.

У референта отвисла челюсть:

«Как я мог так ошибиться! Что будет, если этот бандит пожалуется!»

Но Василий не жаловался. Пройдя в кабинет, он спокойно