версии, человеку положен предел, предел терпению, взлету вверх, предел «Войне и миру», «Анне Карениной», «Казакам», «Хаджи-Мурату», «Севастопольским рассказам», да? Есть предел. Кто-то ему сказал: «Старик, не выпендривайся, ты – старик»… Но мне кажется, что он не смирился с этим вердиктом, а, хрипя, переспросил: «Я – старик? Хорошо…» И совершил великий уход. Не смирился до последнего. По-твоему, это превращение очень сильного человека в очень слабого? А я думаю, что уход – это признак силы… Так и хочется написать это слово с большой буквы. Превращение очень сильного человека в великого. На которого весь мир смотрит… А он гнет свое… Ведь его искала не только жена, его искал весь мир… Не знали, где он… Без интернета через два дня узнали… И там уже наехали, спальные вагоны какие-то, весь мир был там, все журналисты – посмотреть, как богочеловек умирает. Вот где Бог, а где человек? Это относится к этим раздвоениям, сомнениям, ты вегетарианец или охотник… Кто я – Бог или человек? Могу я быть вегетарианцем или я все-таки съем котлету… Да, это метание, правильно, мечется человек, который рвется к божественному, но раздираем… Если ты читала его дневники, как он с ума сходит из-за своих желаний поиметь вообще всю деревню, вообще весь мир, все, что движется. Как он с ума сходит от этого, как он себя ругает, избивает в словах, это что? Он, значит, не Бог, он просто мразь, он животное, нет, нет, а может быть – да… Говорили, что, когда немцы разрушили Ясную Поляну, мужики окрестной деревни пришли и привели его могилу в порядок. Есть фотография – десять человек с бородами, копия Толстого, сидят и курят вокруг этой могилы, то есть его потомство деревенское… Это вот метание – вот сейчас мы правильно подходим… Где-то рядом. Метание между Богом и человеком. Вот здесь скрыта энергия. Как бы мы ни договаривались о причинах его ухода, сила это или слабость, ясно одно: он все время, будучи человеком, за бороду себя тянул, чтобы стать Богом. Может, потому, что у него гордость была такая великая или такое самомнение, а может, потому, что он считал, что каждый человек способен это делать? Но, господи, это недозволено вообще-то… Вот если в лампочку дать напряжение 380, она сгорит. Она будет очень ярко светить, может быть, даже до 82 лет, а потом сгорит… Это невозможно, это не бытовые условия перегрева. Он как будто себя включил напрямую туда, куда нельзя включать. Прямо. Церковь – нет. Прямо к Богу. Это его величие, оно плохую шутку с ним сотворило, такую страшную: великий человек, великий, но человек. И тут есть разница между человеком и Богом…

Какой-то предел – человек и его замах… Вот тут что-то есть, не знаю, мне так кажется. Если ты согласишься с этим, что-то можно добавить к тому, что у тебя. Если не согласишься – не добавляй ничего. Потому что на самом деле некоторых твоих вещей вполне достаточно, особенно в сочетании друг с другом, вполне электричество бьет. Просто он очень велик, больше, чем Булгаков. Булгаков – это, не знаю, очень, но все-таки Толстой покруче. Больше в себя впитал, больше амбиций, лавина, сошедшая с гор, больше, шума больше, больше красоты, больше мощи, больше разрушений при сходе этой лавины, а соответственно, и выводов больше, и пищи для размышлений больше…

Платонов

Крымов. Так… Платонов… Что это – Мамаев курган? Статуя в лесах… А в чем игра? «Оживание заброшенного памятника в светлом будущем»? Как бы освобождение статуи от вот этих лесов, да? Оживание статуи? А «светлое будущее» – это сейчас, что ли? Или это люди будущего? А, она сама освобождается… Ой, путаница, Ляль…

Во-первых, по поводу статуи. Тебе не кажется, что эта статуя про прошлое, а не про будущее? Это же Мамаев курган. То есть это про прошлое – это не статуя, которая про будущее говорит. Это памятник не человеку, памятник какому-то символу… У Платонова, правда, есть такие рассказы про какие-то космические дела, он же тоже был шизанутый на эту тему, какие-то вихри межпланетные там бывают, что-то очень такое космическое, как будто это фильм Кубрика… Ты уверена, что именно это надо оживлять?

Но тут у меня возникает второй момент. Это же перформанс, или как это ни назвать, но это без человека… Можно, конечно, сделать такую штуку, вернее, предположить, что можно сделать… На компьютере или как-то миллионы потратить, чтобы я завороженно смотрел, как она освобождается… Тогда у меня вопрос все-таки. Я знаю ответ, но я хочу, чтобы ты сама почувствовала… Знаешь, есть такой художник Гёббельс, художник и режиссер, он делает такие бессловесные спектакли, без людей, там рояли что-то такое играют, пианино играют, что-то движется, вода булькает… Я без юмора, без иронии хочу это сказать, хотя я к этому отношусь иронично. Хотя он известный художник, и все… Вот Вера Мартынова показывала его работу в «Новом пространстве» Театра наций. Ну, мы там сидели час или полтора и смотрели, как вода капает, как лучики что-то там… Не уйдешь, потому что он сидел рядом. Ну, так как-то… Модно, я бы так сказал. Ты рассказываешь историю оживления скульптуры без актера. Наверное, это можно смотреть долго, но это не предмет нашего изыскания. Можно? Можно… Но я бы хотел попросить… Я прошу – значит, я требую, помните, как у Цветаевой? Я хочу, чтобы то, что мы делаем, помогло случиться спектаклю живому, с актерами… Считай, что то, что ты сделала, ты это уже сделала. Дальше вопрос техники и нахождения денег и фирмы, которая делает эти надувные штуки, и места, где ты это поставишь. Тебе режиссер не нужен для этого. Это авторская вещь… Как Христо запаковывает остров, и ему никакой режиссер не нужен. Ты можешь оживлять разные статуи… Статую Свободы ты можешь оживить… Ну, знаешь, это же бывают такие перформеры очень известные – оживление памятников. Мальчик писающий – толпа соберется смотреть! Представляешь, пионеры все эти тридцатых годов, вдруг все ожили и все писают. Такой значительный хеппенинг, понимаешь, может быть. Платонов ли это? Да. Я бы сказал, да. Отчасти…

Заковали, всех заковали, Пушкина заковали, это такая традиция… С мертвецами великими, живыми при жизни… Как муравьи, они обсаживают великих людей, память о них, заковывая их в традиции, в школьное обучение. Статуя жуткая, в общем-то, жуткая, она, так сказать, имперская, Третий Рим такой… А если ты читала,