пяти коней, к которым прибавляется еще один, до конца не выяснен. Возможно, здесь присутствует мотив «Старшей Эдды». Ст. 62. — Эпизод с дарением кольца, обладающего чудесными (прежде всего — гностическими) свойствами, но приносящего, в конце концов, погибель владельцу, широко распространен в различных мифологических системах. Наиболее актуальной в контексте ПК является германо-скандинавская мифология (послужившая материалом для сюжета «Кольца Нибелунгов» Р. Вагнера). Речь идет о кольце, которое бог Локи (связываемый в христианской интерпретации с Люцифером) отобрал у карлика Андвари и которое тот проклял. Кольцо это впоследствии досталось Сигурду. Возможно, помимо того, что этот мотив контаминируется с атрибутикой бога Одина — кольцом Драупнир, порождающим себе подобных. Рубин считался камнем солнца. Об автобиографической подоплеке этого эпизода см.: Лукницкий П. Н. Acumiana: Встречи с Анной Ахматовой. Париж: ИМКА-Пресс, 1991. «Когда он хотел умирать, — вспоминала Ахматова, — он подарил мне кольцо с рубином» (С. 198). По всей видимости, откликом на эти ст. Гумилева является и первая публикация Ахматовой в гумилевском «Сириусе» (1907) — «На руке его много блестящих колец...». Ст. 69–70. — Мировой жрец — творец мира, Демиург гностиков, в некоторых учениях мыслился как Люцифер, Князь мира. Ст. 76–80. — Дева Луны — Исида (см. комментарий к № 19). Р. Д. Тименчик связывал «лунную тему» в лирике Гумилева с лунатизмом Ахматовой (см.: Родник. 1986. № 10). Ст. 81–82 — переосмысленный сюжет «Старшей Эдды»: «...Один мыслится и как бог поэзии, покровитель скальдов. В “Прорицании велвы” есть намек на то, что Один отдал свой глаз великану Мимиру за мудрость, содержащуюся в его медовом источнике» (Мифологический словарь. С. 411). Ст. 102–105. — Эстетика раннего Ницше («Рождение трагедии») трактовала искусство как «аполлонический сон», раскрывающий истинный (дионисийский) характер бытия. Ст. 141–144 — реминисценция из «Русалки» М. Ю. Лермонтова, ср.: «Спит витязь, Добыча ревнивой волны, / Спит витязь чужой стороны... / Расчесывать кольцы шелковых кудрей / Мы любим во мраке ночей...». Ст. 159–160 — ср.: «Земля стала маленькой, и по ней скачет последний человек, который все делает малым» (Ф. Ницше. Так говорил Заратустра. Предисловие Заратустры).

22

ПК.

СС I, Изб (Огонек), СП (Тб), СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, Изб (М), под загл. раздела ПК «Высоты и бездны» и с эпиграфом к разделу, Ст (М-В), СС (Р-т) I, Изб (Х), под загл. раздела ПК «Высоты и бездны» с эпиграфом к разделу, ОС 1991, Соч I, СПП, СП (Ир), Ст (Яр), Круг чтения, ОЧ, Изб 1997, ВБП, Собеседник, 1987, Русская поэзия XIX — начала XX в. М., 1987, Ст (Куйбышев), Потапчук, Огонек 1986.

Дат.: 1903 г. — до октября 1905 г. (см. комментарий к № 14).

Данное ст-ние основывается на представлении о смерти как о духовном рождении, освобождении от плоти, свойственном древним Мистериям. См. также ст-ние М. Ю. Лермонтова «Когда последнее мгновенье...».

23

ПК.

СС I, СП (Тб), СП (Тб) 2, Ст (Пол), СП (Феникс), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, Изб (М), СС (Р-т) I, Изб (Х), ОС 1991, Соч I, СПП, СП (Ир), Ст (Яр), Круг чтения, ОЧ, ВБП, Душа любви.

Дат.: 1903 г. — до октября 1905 г. (см. комментарий к № 14).

О. Ронен, анализируя «Грифельную оду» О. Э. Мандельштама, указывал, что «тема общины камней развивается в русской поэзии от “Отрывка” Лермонтова... до “Людям Настоящего” Гумилева... Интересно отметить, что у Хлебникова — архитектура будущего вертикальна, состоит из одного только слоя, и полностью отвергает камни: “Здесь площади из горниц, в один слой, / Стеклянною страницею повисли, / Здесь камню сказано долой” (“Город будущего”, Харчевня зорь, 1920)» (Ronen O. An Approach to Mandel’štam. Jerusalem, 1983. P. 116). Здесь же, в примечании к первой строфе «Людям настоящего», О. Ронен указывал на наличие сходного подтекста в «Последнем поэте» Баратынского: «И зачем не предадимся / Снам улыбчивым своим? / Жарким сердцем покоримся / Думам хладным, а не им!» (Там же. С. 116). Н. Домбр-Потоцкий отмечает по поводу этого ст-ния, что критическое станет потом более отчетливым и никогда не изменится. (Dombre-Potocki N. L’Exotique et le merveilleux dans la poésie de Goumilev. Paris-Nanterre, 1971. P. 61. Неопубл. доктор. дисс.). Ср.: «О братья, разве я жесток? Но я говорю: что падает, то нужно еще толкнуть! Все сегодняшнее падает, разваливается; кто хотел бы удержать его! Но я — я хочу еще подтолкнуть его! Знаете ли вы наслаждение, когда камень катится в отвесную глубину? — Это люди сегодняшнего дня; смотрите же, как они скатываются в мою глубину!» (Ф. Ницше. Так говорил Заратустра. Гл. О старых и новых скрижалях).

24

ПК.

СС I, СП (Тб), СП (Тб) 2, Ст (Пол), СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, Изб (М), СС (Р-т) I, Изб (Х), ОС 1991, Соч I, СП (XX век), ошиб. отнесено к разд. ПК «Мечи и поцелуи», СПП, СП (Ир), Ст (Яр), Круг чтения, ОЧ, ВБП, Ст (Куйбышев), Гимн любви, под рубрикой «Высоты и бездны», Душа любви, Дружба народов 1986.

Дат.: 1903 г. — до октября 1905 г. (см. комментарий к № 14).

В рецензии на ПК Брюсов приводил ст. 14, 15 в качестве «основных заповедей декаденства», «повторенных» Гумилевым. В письме П. Н. Лукницкого к А. А. Ахматовой от 19 августа 1925 г. читаем: «Я прочел “Так говорил Заратустра”. Сейчас читаю “По ту сторону добра и зла”. Все ваши положения подтверждаются. Конечно, и “высоты”, и “бездны”, и “глубины”, и многое множество других слов навеяны чтением Ницше» (Жизнь поэта. С. 9). В архиве Лукницкого хранятся книги Ницше из библиотеки Гумилева с многочисленными его пометами (Там же. С. 37). Ю. Верховский писал: «Люди настоящего только тяжелые камни для грядущих поколений, людям будущего “бегущие годины / Несли иной, нездешний звук”. Под этими несколько общими местами... душевное шевелится» (Верховский. С. 100). Н. Н. Скатов, отмечая, что «мечта героев Гумилева... не только отлет от настоящего, но и полет в будущее», приводил ст. 5–6 как подтверждение необходимости «мощного волевого усилия» для героев ранней поэзии Гумилева (СП (Феникс). С. 8). «В ст-нии, посвященном людям будущего, утверждается, что за счет приятия метафизических ценностей сам художник и его творчество могут достичь бессмертия и универсальности. Эта позиция поэта, подкрепленная жизнеутверждающей силой молодости, преобразуется в ощущение неограниченной власти, приводящее Гумилева к вызову людям, смерти и Богу. Тщательный анализ его творчества показывает, что, хотя он, в сущности, является, конквистадором метафизического, некоторые из