И Герман несет ее вверх по лестнице. И отчего-то дурацки и не к месту вспоминается седьмое небо. И сквозь вату пробивается только одна ясная мысль-мольба-требование: «С ребенком… с ее девочкой… все должно быть в порядке. Пожалуйста!!!».

* * *

В клинике они поначалу произвели переполох. Костя кричал администратору: «Позовите Юсю!», Герман не понимал, как какая-то Юся — так могут звать только собаку или кошку — может помочь, а потом в холле появилась брюнетка с белом брючном костюме и с сердитыми светлыми глазами. Мгновенно оценила ситуацию и кивнула:

— За мной.

В каком-то кабинете — где было несколько кушеток, разделенных белыми матерчатыми перегородками — Герман опустил Марьяну на одну из этих кушеток. И был вместе с Костей решительно вытолкан за дверь. А буквально через пару секунд в эту же дверь вошла медсестра со стойкой капельницы.

И наступила вдруг оглушительная тишина. Такая, которая буквально давит на уши. Давит и пульсирует в висках каким-то почти невыносимым виброшумом.

Что же он наделал…

— Вот что ты натворил! — вслух озвучил его вопрос сын. — Зачем ты так?!

Герман что-то буркнул — он сам не смог бы разобрать, что именно — но Костя этот звук как-то интерпретировал.

— Ты себя со стороны не видел! У тебя лицо от злости перекосило! Даже я бы напугался. Как ты мог так с Марьяной!

— Не начинай! — простонал Герман. — Самому тошно.

Он медленно сполз по стене и опустился на сиденье. Костя сел рядом. И вдруг неожиданно обнял отца за плечи.

— Там девочка. Моя сестренка.

Герман мог только выматериться — от бессильной злобы на себя. Идиот. Клинический идиот!

— Как не стыдно ругаться при ребенке, батя.

— Это ты, что ли, ребенок? — пробормотал Герман, прижимаясь виском к Костиной голове.

— А что, нет?

— Ребенок, — вздохнул Герман. И ответно обнял сына.

Он не знал, сколько они так просидели. Зато Герман точно понимал, что с ним происходит.

У него только что опрокинулся мир. И сейчас создавался заново. В центре его нового мира была женщина, которая сейчас лежала за этой белой дверью. С ней были все его мысли. Там же, рядом, в ней, и в центре, была еще не рожденная кроха — его дочь. И Костя. Вот новый мир Германа, вот его самая сердцевина.

Все остальное на периферии.

Подал голос телефон, и Герман с раздражением сбросил звонок, даже не взглянув на экран. Потом еще раз сбросил. Потом и вовсе отключил телефон.

Идите все к черту!

В этот момент белая дверь открылась, и на пороге показалась сердитая брюнетка в белом костюме.

— Ага. А вот и отец.

— Да, — просто ответил Герман, вставая. — Что с Машей?

— С Машей? — вздернула бровь врач.

— Ну, с Марьяной. И с ребенком.

— Я думала, Маша — это вы про дочь.

— С ней… все в порядке? — Герман с большим усилием заставлял себя говорить спокойно, в то время как, внутри все горело. От тревоги. От злости на себя. От того страха, который вдруг выскочил откуда-то. Из прошлого.

— У Марьяны упало давление, — с легким раздражением отозвалась доктор. — Еще на приеме было низкое, а тут что-то видимо еще наложилось…

Что-то… Не что-то, а кто-то.

— А ребенок?

— А ребенку-то что будет? — как идиоту, ответила ему врач, не подозревая, какую слабость в коленях вызвали эти простые слова. — С ребенком все в порядке, с мамочкой тоже. Не считая того, что она, похоже, сегодня опять из-за токсикоза ничего ела. А она сама по себе гипотоник, плюс погода сегодня… — женщина махнула рукой в сторону окна, за которым теперь что-то шло — то ли снег, то ли дождь, то ли снег с дождем. — Похоже, и атмосферное давление тоже упало.

— Какие сейчас перспективы? — слабость в ногах Герман скрутил. Все в порядке. И с Марьяной, и с дочкой все в порядке. Остальное — рабочие детали.

Женщина с некоторым любопытством уставилась на него. Герман прочитал слова на бейдже: «Юсупова Юстинья Ефимова». Так вот кто такая у нас Юся.

— Сейчас прокапаем красавицу — и отдам вам. Поить, кормить, уложить в постель и не нер-ви — ро-вать. Категорически запрещаю. Доступно излагаю?

— Вполне.

— А ты, братик, — Юстинья Ефимовна обернулась к Косте, — вполне можешь пока сгонять за кофе. У нас кофемашина такая себе, а вот в торговом центре неподалеку на первом этаже очень приличная кофейня. — Давай, сгоняй, принеси будущей матери кофе и какой-нибудь высококалорийный десерт или выпечку. Понял?

— Понял, — радостно кивнул Костя и тут же исчез.

А Герман вдруг ясно ощутил, что доктор Юся, несмотря на свое нелепое имя — именно тот человек, которому он готов доверить Марьяну. Он понял это сейчас, ясно и безоговорочно.

— Я почему-то думал, что кофе беременным вредно.

— Это нормальным вредно, — фыркнула Юсупова. — А вашей эксклюзивной мадам оно сейчас необходимо. Гораздо проще повышенное давление снизить, чем поднять упавшее. Самое главное — пусть полежит сегодня. Может захотеть спать — пусть спит. Я серьезно. Поняли меня?

— Понял. Я могу ее сейчас увидеть?

Германа удостоили еще одного внимательного взгляда.

— Нет.

— Почему?

— У вас пока лицо неправильное.

— Что делать?

— Работать над лицом.

Юстинью Ефимовну позвали. А Герман все оставшееся время сидел и работал над лицом.

* * *

Марьяна была бледной. Но, самое главное, твердо стояла на ногах. Хотя Герман бы предпочел ее взять на руки и самому отнести до машины. Он, кажется, даже движение какое-то сделал соответствующее — только Марьяна от него отшатнулась. Обида кольнула, но чего уж — сам виноват. Ладно, главное до дома добраться, а там со всем разберемся.

— Я принес кофе! — раздался запыхавшийся голос Кости. Они обернулись — все трое: Марьяна, Герман и Юстинья Ефимовна. В руках у Кости была подставка с четырьмя стаканчиками кофе и пакет с выпечкой. — И вам тоже! — он обернулся к Юсуповой. — Кофе и самую вкусную булочку.

— Самую вкусную булочку — Марьяне, — хмыкнула Юсупова, забирая один стаканчик и ныряя рукой в пакет. — А мне… О, творожные маффины, мои любимые. Так, Марьяна, будь предельно аккуратной. До дому доберешься — напиши.

— Мы обязательно будем аккуратны и обязательно напишем, — Герман бережно обнял Марьяну за плечи.

— Мы — Николай Второй?

— Мы — Таммы, — ответил за отца Костя. — Я тоже напишу.

— Тебе не обязательно, — Юсупова отхлебнула кофе, одобрительно кивнула.

— А я все-таки напишу.

Герман не стал дослушивать препирательства сына с врачом с интересным именем и наружностью, забрал один стаканчик с подставки и повел Марьяну к выходу. Костя нагнал их уже в дверях, помог