свой пистолет и вернул его на законное место. Ильин с любопытством смотрел, как я прячу его в кобуру под полой.

– Любопытно, – сказал. – Никогда такого не видел. Как догадались?

– За границей подсмотрел, – сказал я. – Пригодилось. Этот пистолет и спас.

Тем временем егеря завершили осмотр.

– Никого более нет, ваше благородие! – доложил унтер-офицер. – Ни в доме, ни в сарае.

– Ну, и ладно! – кивнул Ильин. – Пошли отсюда.

– А с этим что делать? – унтер-офицер указал на покалеченного мной бандита. Тот уже пришел в себя и пытался сесть, опираясь на здоровую руку.

– Не в штаб же его тащить? – сморщился прапорщик. – Кому он нужен? Это тать, застигнутый на разбое. Понял?

– Так точно, ваше благородие! – сообщил унтер-офицер и, перехватив ружье поудобнее, резко ткнул штыком в грудь бандита.

– Пшекленты москали! – простонал тот, повалился на бок и затих.

– Поляк! – сплюнул Ильин. – Слетелись, коршуны, Россию грабить. Идемте, Платон Сергеевич!

Я взял Мыша под уздцы, егерь открыл ворота, и мы вышли на улицу. Унтер-офицер задержался во дворе, и, оглянувшись, я увидел, как он на пару с другим егерем торопливо шмонает трупы разбойников. Пускай! Заслужили.

– У меня к вам просьба, Платон Сергеевич, – сказал прапорщик на улице. – Не могли бы вы со штабс-капитаном Спешневым навестить нас, скажем, завтра вечером. Офицеры батальона благодарны вам за ужин у костра и не хотят оставаться в долгу. Просили меня разыскать вас, а вы сами случились. Мы на постое в Офицерской Слободе. Первый батальон 49-го егерского полка, каждый укажет. Придете?

– Да, – пообещал я. А что мне оставалось? Выручили…

⁂

Неверовский, не спеша, ехал по улице Офицерской Слободы. Пустив коня шагом, генерал сидел в седле, погрузившись в мысли, не замечая, как вытягивались у обочин встречные егеря, провожая взглядами любимого командира. Следом, пропустив начальника вперед, двигался адъютант. Генерала одолевали невеселые мысли. Дивизия понесла серьезные потери – более тысячи человек[99]. Утрачено семь пушек, обоз, а с ним – амуниция и другое имущество. Багратион обещал возместить, но с этим сложно, особенно с пушками. Не все можно найти у интендантов…

– Ваше благородие, госпожа Разлука, – внезапно раздалось в стороне, – мне с тобою холодно, вот какая штука. Письмецо в конверте погоди, не рви… Не везет мне в смерти, повезет в любви!..[100]

Неверовский придержал коня. Песня – необычная, ни разу не слышанная, доносилась из распахнутого окна дома, с которым поравнялся генерал. Неверовский всмотрелся. В узкое окошко виднелся освещенный свечами стол и сидевшие за ним офицеры. Кое-кого генерал узнал. Первый батальон 49-го егерского полка. Празднуют успех под Красным? Похоже. Да, пришлось отступить, но Багратион лично, в присутствии других генералов, обнял Неверовского, назвав его ретираду небывалым делом. Никогда еще столь малое войско не смогло столь успешно выстоять перед столь великим, да еще опытным и закаленным в боях противником. Командующий пообещал щедрые награды отличившимся[101], и об этом в дивизии знали.

– Ваше благородие, госпожа Удача, – продолжил невидимый генералу певец под перебор струн гитары, – для кого ты добрая, а кому иначе. Злую пулю в сердце постой, не зови… Не везет мне в смерти, повезет в любви!..

Неверовский дослушал песню до конца. Как заметил, не один он. У забора, ограждавшего дом, толпились солдаты, которые, разглядев генерала, подались в стороны, но не ушли.

– Ну, что, майор! – сказал Неверовский, повернувшись к адъютанту. – Глянем, что там за соловей нашелся?

Он спрыгнул на землю и, не заботясь о коне (найдется кому присмотреть), вошел в калитку. Миновав двор, вступил в сени и потянул на себя дверь. Внутри, за столом, уставленным бутылками и закусками, сидели офицеры. Завидев генерала, они вскочили.

– Ваше превосходительство!.. – попытался доложить командир батальона, но Неверовский взмахом руки дал знать, что следует обойтись без чинопочитания.

– Проезжал мимо, услыхал песню, – объяснил свое появление. – Кто тут у вас так сладко выводит?

– Да вот! – командир батальона указал на статского в сюртуке. Тот тоже встал, перед этим прислонив к стене гитару.

– Руцкий? – узнал генерал. – Так ты еще и певец?

– Так точно, ваше превосходительство! – улыбнулся лекарь. – Нас со штабс-капитаном, – он указал на стоявшего рядом Спешнева, – в гости позвали. Вот и развлекаю господ офицеров.

– Подойди! – велел Неверовский. – И ты, штабс-капитан.

Когда оба приблизились, генерал крепко обнял их по очереди.

– Благодарю вас, господа! – сказал, отступив. – Тогда, на дороге, я не до конца осознал, что вы сделали для дивизии, но теперь могу сказать всем. Не будь вашей роты, растерзал бы нас неприятель!

– Не думаю, – возразил Руцкий. – Дивизия у вас отменная, люди дрались, как львы. Но потерь вышло бы больше. Рады были помочь.

– Я просил командующего армией наградить вас, – сообщил Неверовский.

– Не будет наград, – вздохнул Спешнев. – Князь нас только отругал.

– За что? – изумился Неверовский.

– За то, что покинули Смоленск без его приказа. Хорошо еще, наказывать не стал.

– Как же так? – растерялся Неверовский. – Не наградить за столь славный подвиг? Я непременно поговорю с Багратионом еще раз.

– Не стоит, – сказал лекарь. – Награда – не главное. Сочтемся славой, ведь мы свои же люди, – внезапно продекламировал он, приняв забавную позу. – Пускай нам общим памятником будет бегущий из России Бонапарт![102]

Офицеры засмеялись, Неверовский, помедлив, присоединился.

– Присаживайтесь к столу, ваше превосходительство! – предложил командир батальона. – Угощение у нас простое, но чем богаты… – он развел руками.

– Благодарю, подполковник, – кивнул Неверовский. – Есть и пить не стану – сыт. А вот песни послушал бы. Если Платон Сергеевич не откажет, – он посмотрел на лекаря.

– Для вас, ваше превосходительство, хоть всю ночь! – заверил тот и вернулся к лавке у стены. Там, взяв гитару, сел и пробежался пальцами по струнам. Офицеры, дождавшись, когда сядет генерал, разместились по лавкам.

– Четвертые сутки пылают зарницы, горит под ногами родная земля, начал лекарь звучным голосом. – Не падайте духом, поручик Голицын, корнет Оболенский, налейте вина…

Офицеры за столом заулыбались, устремив взгляды на поручика, сидевшего напротив певца. Тот заерзал на лавке и покраснел.

– Его фамилия Голицын, – шепнул на ухо командующему адъютант.

– Мелькают Москвою знакомые лица, цыганки заходят в пустые дома, – продолжил певец. – Подайте бокалы, поручик Голицын, корнет Оболенский, налейте вина…

Неверовский ощутил сладкое томление в груди. Песня была необычной, даже диковинной, но слушать ее было приятно. По лицам офицеров было видно, что и им – тоже.

– Гусары Мюрата проносятся яро, – продолжил певец. – С чего загрустили, мой юный корнет? Ты помнишь, как били в степях янычаров? Теперь же французы… Нам разницы нет!

«Это он про нас, – понял Неверовский. – И про Москву правильно – там дивизия формировалась. Когда только успел сочинить?» Лекарь сильнее ударил по струнам.