Стоило художникам завидеть Бретона в зеленом костюме, с зелеными очками на носу и книгами по медицине, торчавшими из карманов, как они «устремлялись за ним, как пастушьи собаки за отбившейся от стада овцой»[563]. Ньюйоркцы все чаще с радостным недоверием встречали то тут, то там людей, чьи имена они знали по французским художественным журналам. Теперь герои статей то проходили мимо, то проезжали на велосипеде неподалеку. Например, Марселя Дюшана, только что прибывшего из Касабланки, видели играющим в шахматы на скамейке в Вашингтон-сквер-парке. А художника Андре Массона, приехавшего из Парижа, замечали стоявшим посреди дороги с оживленным движением. Его так пугал нью-йоркский трафик, что он мог замереть от ужаса прямо посреди улицы, которую переходил[564]. Но самым колоритным был все же Бретон. Поэт, хоть и был напрочь лишен чувства юмора, служил магнитом для фантастически комических ситуаций. Например, однажды у пересечения 53-й улицы и Седьмой авеню Билл де Кунинг заметил через дорогу человека, который дико махал руками перед своим лицом. «Это был Бретон, и он боролся с бабочкой, — рассказывал Эдвин Денби. — Коварная бабочка вероломно напала на парижского поэта в самом центре Нью-Йорка»[565]. Короче говоря, с появлением сюрреалистов и без того необычная жизнь Нью-Йорка времен Второй мировой войны стала еще более странной.

Некоторые из них появились в городе раньше, еще в конце 1930-х гг. В 1939 г. Сальвадор Дали в буквальном смысле слова наделал много шума. Раздосадованный изменениями, внесенными в его оформление, художник пробил витрину в универмаге «Бонвит Теллер» и вывалился вместе с полной воды ванной прямо на Пятую авеню. О диковинной истерике каталонца и последовавшим за ней арестом писала пресса всей страны[566]. Но уже в начале 1940-х гг. в город прибыло так много сюрреалистов, что их присутствия уже просто нельзя было не замечать. «Мы вдруг обнаружили, что окружены беженцами, — рассказывал Павия. — Они были повсюду, как оккупационная армия»[567]. Преследование Гитлером интеллектуалов и художников по всей Европе усиливалось. А значит, США в одночасье превратились в место, где сосредоточено самое передовое мышление в западном мире. Журнал Fortune торжественно заявлял: «Беспрецедентный исход интеллектуалов из Европы дает нам шанс и возлагает на нас обязанности хранителей цивилизации»[568].

Из деятелей науки и философии в страну приехали Альберт Эйнштейн, Энрико Ферми, Эдвард Теллер, Клод Леви-Стросс, Герберт Маркузе, Вильгельм Райх, Эрих Фромм и Ханна Арендт[569]. В музыкальной сфере Артуро Тосканини возглавил Симфонический оркестр NBC, а Арнольд Шёнберг знакомил своих учеников, в том числе Джона Кейджа, с миром атональной музыки[570]. Если говорить о танце, то русский, в которого влюбился Денби, Джордж Баланчин, создал труппу «Нью-Йорк сити балле», соединив классическую традицию с американским стилем[571]. Архитекторы Вальтер Гропиус, Ле Корбюзье и Мис ван дер Роэ меняли облик американских городов[572]. А поскольку психоанализ был запрещен Конгрессом психологов в Лейпциге как «еврейская лженаука», США стали также «мировым центром» психологии и психоанализа. По оценкам одного эксперта, война привела в США две трети всех европейских психоаналитиков[573]. В нью-йоркской Новой школе социальных исследований появилось даже специальное отделение «Университет в изгнании», где преподавали сплошь выдающиеся беженцы-европейцы. При попадании туда создавалось впечатление, будто вузовская библиотека чудесным образом ожила. И вместо книг замечательных мыслителей на полках вы видите в аудиториях сами эти потрясающие личности. В аспирантуре Института изящных искусств Нью-Йоркского университета немецкие ученые возродили такую дисциплину, как история искусств, и бросили вызов безраздельному господству Европы в этой области[574].