– Кто ещё желает меня на битву вызвать?

Не нашлось таковых. Все видели ужасный конец вождя сенека. Тогда спросил вновь чужак, а скво вскинула к Великому небу вампум невиданный алый нового племени:

– Согласны ли вожди признать народ славов новым племенем и отдать ему земли гуронов и сенека?

Опешили вожди. Ибо говорил тот так, будто уже выиграл войну, ещё неначатую. Ничего не сказали. Тогда чужак подошёл к шесту, на котором висели пояса племён, и сорвал вампум тотемный сенека, тоже бросил его своей скво. Потом повторил вопрос вождям. И вновь они ничего не ответили. Тогда чужак сказал по-другому, что просит он лишь признать его народ племенем, равным прочим, и отдать ему земли гуронов. Только тогда получил он согласие Совета, но вампум сенека не вернул. Не стал вешать его на Столб племён. Жест сделал отрицающий, и скво перевела:

– Если не хотят вожди отдать славам земли сенека, славы сами возьмут их. Ибо между ними вражда. А значит – война. И не стоит прочим вмешиваться в дела двух племён. Ибо есть среди наших обычаев один, о котором знать всем следует, – кто придёт к нам с оружием, с ним и лежать на земле останется. Ибо нет пощады тем, кто поднимает руку на слава.

Дёрнулись было вожди, ибо наглость чужака не знала границ, но деваться некуда – только что признали они бледнолицых равными себе… Совет сам собой затих, хотя многое ещё решить нужно было. Слишком много увидели меднокожие сегодня. И потрясение было очень велико. Вышли из равновесия невозмутимые вожди народов и захотели отдохнуть до следующего дня. Сказали все «Хао» и разошлись по своим лагерям.

Лёг Брячислав со своей женой и спал спокойно. А Кими радовалась во сне, что стал такой герой её мужем. Поутру множество людей с медной кожей собралось возле лагеря чужеземцев, поглазеть на страшных великанов на невиданных зверях, и снова пришлось им удивляться. Выехали из рядов шатров двое: один – мужчина с белой кожей на владыке прерий. Второй – скво в чёрной кожаной одежде на невиданном прежде звере с луком в руках. А первый всадник со щитом огромным, никогда прежде не виданным, в рост воина, и на щите был глаз нарисован. Едва оказались они на равнине, свободной от зевак, как пустили оба своих животных быстрым бегом, и начала женщина стрелять из своего оружия в мужчину, испуская дикие крики. Никогда не видели люди такой стрельбы и искусства, ибо крутилась она волчком на своём животном, мчащемся куда быстрее самого быстрого бегуна всех племён. Вскакивала стоя на спину несущегося зверя, крутилась волчком, пролезая под брюхом своего животного на полном ходу, спрыгивала с него и вновь запрыгивала, и стреляла, стреляла, стреляла… Пять стрел висело в воздухе, а шестая была на тетиве. Все стрелы шли точно во всадника, и казалось, вот-вот падёт он пронзённый страшной наездницей… Но владыка бизона не уступал воинским умением ведьме на невиданном звере. Его бык тоже бежал, словно спешил уйти от степного пожара, немногим уступая невиданному животному в скорости. И щитом сей воин владел на удивление, защищаясь так, что ни одна стрела не попала ни в бизона его, ни в самого всадника. И собрал те стрелы в одно место – в глаз нарисованный. А когда вернулись оба в лагерь, спрыгнул всадник с быка, подошёл к нему спереди, упёрся лоб в лоб, погладил за ушами, почесал возле рогов могучих. Замычал бизон довольно, потрусил неспешно пастись.

Подивились ещё невиданному вожди, как волокушам на круглых дисках, которые тащили другие бизоны, ибо увидели, сколько клади на тех волокушах. Поразили их скво светлокожие, с волосами цвета снега. Ибо не распущены были их волосы, а уложены диковинным образом. Но больше всего удивила их пища невиданная, а точнее, как готовили они её. Принесли пришельцы воду из реки, зажгли костёр. Но воду они носили не в мешках, а в сумках из дерева, круглых, как диски их волокуш. Водрузили на огонь большой котёл, не из кожи, а из чего-то непонятного. Налили туда воду из своих мешков. Над огнём забурлила вода, бросили в неё зёрна неведомого злака, потом белый порошок добавили, мяса свежего, стали ждать, когда всё готово будет. Недолго пришлось в ожидании пребывать, ибо вскоре прогорели угли, и накрыли котёл тот великанский крышкой такого же материала. Убедились люди, что не страшен котлу жар огня, не боится он прогореть, как кожаный или деревянный, и тепло пропускает.

Когда дошла еда до готовности, вышел мужчина вперёд, с большим черпаком, зычно позвал людей лагерных. Все построились в длинный караван, скво и воины, и каждого оделял раздатчик едой, не обделяя никого. Всем одинаково, никого не обижая. И ел вождь со своей скво такую же пищу, как его воины, да нахваливал. И запах от еды шёл необычный, ни разу никем не слышанный. Заставлял он людей глотать слюни от одного только вида. Несколько воинов нового племени поели быстрее остальных, одели своих зверей, умчались в прерию. Только были они – и уже у горизонта клубится пыль…

Уйти никто не успел из собравшихся, опять пыль столбом, мчатся назад. Да не те, что уехали, а другие. Сошли на землю, получили свою долю, сели, едят, а зверей их другие спокойным шагом выгуливают. А потом вышел шаман их из палатки, и опустили воины и скво глаза, боятся встречаться с ним взглядом, чтобы не забрал душу чужеземец, не заставил рабом быть. А тот спокойно подошёл к общему котлу, получил такую же пищу и сел на траву. Ест спокойно, ничем среди других не выделяясь. Закончил, полоснул вдруг острым взглядом таких же невиданных прежде глаз цвета древесной золы, поднялся, простёр руки к небу, нараспев произнёс слова на неведомом языке. И все белокожие повторили за ним то же самое. А потом по своим шатрам разошлись. Постояли ещё зеваки, постояли, да и тоже пошли по своим местам, поскольку больше ничего интересного не предвиделось до начала второго дня Совета…

– Что скажешь, Путята, впечатлили мы меднокожих?

Жрец устало рассмеялся:

– Думаю, до конца жизни своей чудеса помнить будут…

– Ты лучше поясни, как Перуна смог позвать?

Путята тяжело вздохнул:

– Лучше не спрашивай меня, княже… У всех свои тайны есть. Одно скажу: Святовид почему-то не захотел явиться. Думаю, не дали ему жрецы из Арконы к своим детям спуститься. Не хочу худого говорить, да тяжко у меня на сердце. Да и прочие боги молчат. Лишь один Перун к нам благосклонен оказался, пришлось его о помощи просить…

Брячислав насторожился:

– Считаешь, Аркона нам будет палки в колёса вставлять? – И замер, когда жрец утвердительно сложил пальцы в знак «да». Не хотел он Кими расстраивать, тут же сидящую, а вслух произнёс совсем другое: – Что ты, княже? Они нас снарядили, людей дали, с чего бы им вдруг?

Хотя руки его говорили совсем другое: «Княже, уже второй день непонятные предзнаменования. Одно скажу: глас богов молчит. А значит сие одно: мы сами по себе. Отказались от нас родовые боги. Лишь один Перун благоволит нам, ибо доволен он походом и богатой жертвой. Думаю, нужно Крута дождаться с вестями…»

Закончил Путята речь тайную, поднялся с седла, попросил:

– Дозволь, княже, по становищам медных пройтись, поговорить с народом местным.

Но Кими опередила мужа: