— Кажи, атаман, — попросили казаки.

Он пустил ларец по кругу. Там были кольца, жарьолки, цепи. Все из золота, да с бриллиантами. Под стать им пояса, прочая мелочь. Насмотрелись казаки, налюбовались, и вернулся ларец в атамановы руки.

— Ты прав, атаман, — заговорили казаки, — поэтому кажи, твоя мысля кака?

Атаман задумался, почесал затылок.

— Моя? А что, еслиф... златницу устроить.

Вдруг круг загудел. Потом поднялись сразу Курбат, Зосим, есаул Петро. Стали успокаивать казаков. Когда стихло и можно было говорить, Курбат сказал:

— Казаки, атаман дело сказал. Златница у нас и раньше была. Я это хорошо помню. Да засуха её забрала. Зато все казаки живы остались.

Казаки поняли курбатову мысль и завопили:

— Волим! Волим!

— А кто не волит? — спросил атаман.

Тихо. Ни одного голоса.

— Ну, друзеки, решили. Кого златником видеть хотите?

— Курбата! Курбата! — в один голос опять завопил круг.

Атаман подошёл к нему и вручил ларец.

— Держи, друзек Курбат!

Тот принял это добро и поклонился на четыре стороны. Осталось последнее — получить каждому свою награду. К этому их призвал атаман. Казаки не спешили, шли важно. Молча становились друг за другом. Каждый, получивший чувал, в него не заглядывал. Безразлично перекидывал через плечо и шёл в курень.

Раздача шла быстро. Когда закрылось окошко за последним очередником, ударил набат. Теперь он призывал не к оружию, а к застолью. Раскрепощённые, довольные казаки предавались ему словно дети, оказавшиеся без родительской опеки. Эти их посиделки за штофом с хорошим заграничным вином, может быть, были самыми счастливыми моментами в их жизни. Там велись беседы, молодые слушали рассказы бывалых казаков. А уж как они были счастливы, если забредали к ним певцы-баяны!

Казаки расселись по местам. Терпеливо ждали, хоть руки так и тянулись ухватить то кусок манящей осетрины, то кусище жареного мяса да добрую чарку вина. Но никто даже вида не подаёт. Не дай бог, чтобы кто-то о нём плохо подумал. Поднимается атаман с кубком в руках. Казаки облегчённо вздыхают: «Сейчас начнём».

— Друзеки казаки! — заговорил он громко, поглядывая в разные стороны. — После каждого похода мы, вот так собравшись, поминаем товарищей, которые остались в чужой стороне. В этот поход нам некого поминать, слава те, Господи, слава нашей Покровительнице, — атаман падает на колени.

Встают на колени и казаки и хором повторяют:

— Слава те, Пресвятая Богородица!

Три раза повторяют они эти слова, крестятся. Первым поднимается атаман, за ним казаки. Он продолжает:

— Но помянем тех казаков, кто отдал свои христианские жизни за нашу веру. Светлая им память.

Казаки осушают кубки. Атаман подставляет опустевший кубок. Когда его наполнили, он провозглашает:

— С благополучным возвращением, друзеки казаки! Это вашим терпением, умением мы имеем то, — он рукой показывает на горы всевозможной еды, — чего не увидишь и у князей. Дай Бог нам всем и дальше удачи! — он лихо пьёт и швыряет кубок на землю.

После третьего или четвёртого кубка послушание нарушается. За порядком следят есаулы. Куренных атаманов они ещё не избирали, как это делали днепровцы.

Начинает накрапывать дождь. Но пока мало кто обращает на это внимания. Разве атаман да есаулы, которые знают, что больше пить нельзя. Всякое может случиться. Незаметно исчезает Андрей, за ним Митяй и Захар. Митяй пришёл не с пустыми руками. Втихаря за пазуху натолкал и мяса, и рыбы, да и фруктов прихватил. Оголодали парни, когда в трущобах терпеливо купцов ждали. А в курени хорошо. Кто-то разжёг печь, стало тепло и сухо. Еда пригодилась. Постепенно подходили и казаки.

Но для настоящего казака дождь не помеха.

Андрей проснулся задолго до рассвета, выглянул на улицу. Дождь. Андрей всех своих, за исключением таких, как Курбат, разделил на две группы. Молодёжь должна состязаться с бывалыми казаками. Начали состязаться в стрельбе из лука. И сразу у бывалых прокол. Не то те не всерьёз принялись за дело, не то действительно подрастеряли своё умение. Молодёжь торжествовала. Казаков это заело.

— Есаул, а ну давай ещё! — потребовали они.

Но есаул оказался крепким камешком.

— Нет, — отрезал он, — щас, казаки, займёмся ездой. Посмотрим, у кого лучше получится! — Кто первый? — провозглашает есаул, держа в руках оброть.

Долго мнутся, не решаются ни молодые, ни те, кто постарше.

— Выпускай! — приказывает есаул.

Он ловко набрасывает оброть и оказывается на спине тарпана. И пошёл тот выкидывать коленца. Но не зря он на пастбище синяки получал. Его не сбросить. Но тарпан норовит. А есаул сидит как вросший. Боятся за него казаки и дивятся его ловкости, силе.

Всё. Осталось одно: сбросить всадника на скорости. Стрелой понёсся он в степь. Долго ждали казаки возвращения есаула. Кое-кто предположил, что свернул себе шею есаул. Ан нет, едет! Покорно, аллюром, идёт под ним тарпан. Победа! Куда отнесёт теперь себя есаул: к молодёжи ай к старикам?

Спрыгнул он, снял оброть и подал пожилому... Замялись те. Стоят молча. Нашёлся наконец смельчак. Удачно набросил оброть, прыгнул на спину. Но стоило коню остаться на задних ногах, как кубарем, под смех казаков, полетел всадник под ноги тарпана. Очередь за молодняком. Несколько человек сразу протянули руки за обротями. Досталось одному. Но и тот не выдержал, когда лошадь внезапно сильно подбросила зад. Полетел, да ещё руку сломал. Зов на едальню остановил состязание.

Это первый обед в курени. Андрей пошёл на своё место, но Курбат остановил его и показал, что есаул должен сидеть во главе стола лицом на Восток. Рядом, по ходу солнца, Курбат. Едальня началась по всём канонам казацкого уклада. Казан вылизан, все миски пусты. Казаки поднимались с мест. Есаул тщательно смотрел, не оставил ли кто невзначай оковалок хлеба. Это — страшный грех. У казака к хлебу святое отношение. Забывчивого на первый раз поправят, а на второй — розгами пробудят память.

А в кабаке у Асафа уже дым коромыслом. Запоздавших тянут к себе. Сегодня не найти казака, который бы жадовал. У каждого открытая душа, каждый рад гостю. Пусть Русь знает, как казак гуляет. С ног сбивается Асаф с помощниками, стараясь всем угодить.

Андрей правильно понял казачий норов. Сейчас их остановить — это встать на пути несущегося табуна тарпанов. И не показаться им нельзя. Увидели Андрея свои, чуть не весь курень подскочил, к себе потащил. Каждый норовит с ним выпить, его похвалить. Хитрить Андрей начал: делал вид, что пьёт, а сам за спину выплёскивал. Благо, все кругом пьяны. Рад курень, что есаул с ними. У других-то нет! Горды андреевцы! Лучше не трогай!

Андрей не чаял уж как выбраться. Митяю подмигнул: мол, придумай что-нибудь, чтобы отсюда выбраться. Но... Захватило того бесшабашное казацкое раздолье. Говорят, на ловца и зверь бежит. Хоть никого не ловил Андрей, но зверь в виде Петра прибежал и позвал его к атаману.