Не верил он в заговорщицкую деятельность и других подсудимых и, кажется, задавал им вопросы так, чтобы они имели лишнюю возможность снять с себя обвинение. Так, у И.Э. Якира он спросил, в чем конкретно выражалась подготовка поражения авиации Красной армии в будущей войне (именно в этом обвинялся Якир). Тот ответил: «Я вам толком не сумею сказать ничего, кроме того, что написано следствию»[157].

Да и при вынесении приговора Блюхер, по некоторым сведениям, занял иную, нежели другие члены Специального судебного присутствия, позицию. Как показывал в 1957 г. бывший председатель суда В.В. Ульрих, маршал Блюхер потребовал дорасследова-ния дела и голосовать за приговор отказался. Судебный приговор он не подписывал, подписал только протокол заседания.

Это был акт большого гражданского мужества. Блюхер не мог, разумеется, не примерить судьбу осужденных и расстрелянных военачальников на себя. Вдова Василия Константиновича вспоминает, как он сказал однажды: «Если со мной что-нибудь случится, — меня оправдает история» [158].

Вероятно, после казни Тухачевского и его соратников Блюхера не покидала мысль, что рано или поздно очередь дойдет и до него. И действительно, всего через год с небольшим Блюхер стал жертвой репрессивной машины.

Что привело к трагическому концу? Поиск ответа на этот вопрос предполагает по меньшей мере три версии. Расправа над Блюхером: 1) была очередным этапом раскручивания репрессивной машиной того процесса, начало которому положил суд над Тухачевским и другими; 2) представляла собой реализацию самостоятельного замысла по его устранению как потенциального врага, не обязательно связанного с расстрелянными 12 июня 1937 г. военачальниками, но могущего повредить реализации планов Сталина; 3) стала следствием его неудачных действий на Хасане? Цепь событий, происшедших в последний для Блюхера год жизни, позволяет утверждать, что лично для вождя Василий Константинович не был опасен. С ним расправились в рамках кампании по замене военной элиты на тех, кто лично был обязан своим выдвижением Сталину, а уж неудачные действия военачальника пришлись палачам как нельзя кстати в качестве повода для расправы.

Внешне события до мая — июня 1938 г. не должны были вселять в Василия Константиновича никакого беспокойства. Власть оказывала ему почести, соответствовавшие его рангу, высшему воинскому званию, легендарной славе. В январе он был избран членом президиума Верховного Совета СССР. В феврале — получил второй орден Ленина; тем самым были отмечены, как сказано в указе, его выдающиеся достижения в боевой, политической и технической подготовке частей и соединений ОКДВА. В марте — вошел в состав Главного военного совета РККА при Наркомате обороны, образованного по решению СНК СССР и ЦК ВКП(б). Это был орган, наряду с И.В. Сталиным включавший узкий круг высших военных руководителей — наркома обороны К.Е. Ворошилова (в качестве председателя), первого заместителя наркома И.Ф. Федько, заместителей наркома — С.М. Буденного, Г.И. Кулика (он же — начальник Главного артиллерийского управления РККА), Л.З. Мехлиса (начальник Политуправления РККА), Е.А. Щаденко (начальник управления по командному и начальствующему составу РККА), начальника Генерального штаба РККА Б.М. Шапошникова и его заместителя К. А. Мерецкова. Как видим, из командующих войсками военных округов (ОКДВА выполняла функции округа) в ГВС включили только Блюхера, и это должно было свидетельствовать об особом к нему доверии.

Но, с другой стороны, Блюхер не был новичком в политике. Он не мог не видеть, как тот или иной военачальник шел на повышение, а через непродолжительное время оказывался «врагом народа». Далеко ходить было не надо: кое-кто их тех высокопоставленных военных, кому тоже, подобно Блюхеру, оказали «особое» доверие, введя в состав Специального судебного присутствия Верховного суда СССР — командарм 1-го ранга И.П. Белов, командармы 2-го ранга Я.И, Алкснис и Н.Д. Каширин к этому времени уже были арестованы. Да и на Дальнем Востоке, в ОКДВА аресты не прекращались, в том числе и в ближайшем окружении командующего. Комкора Г.Д. Хаханьяна — начальника политуправления ОКДВА, члена РВС вызвали в Москву якобы для нового назначения. Его принял Сталин, Хаханьян вернулся в гостиницу ободренный, а ночью 1 февраля 1938 г. его арестовали.

Кроме Хаханьяна, из тех, с кем Блюхер служил немало лет, были арестованы: флагман флота 1-го ранга М.В. Викторов — бывший командующий Тихоокеанским флотом, комкор М.В. Сан-гурский — заместитель командующего ОКДВА, комкор М.В. Калмыков — командир 20-го стрелкового корпуса ОКДВА, комкор А.Я. Лапин — помощник командующего ОКДВА по ВВС; комдив С.И. Деревцов — начальник автобронетанкових войск ОКДВА, диввоенюрист В.И. Малкис — военный прокурор ОКДВА и многие другие. Вопреки мнению некоторых историков, вал репрессий в 1938 г. в Вооруженных Силах был ничуть не меньшим, чем в 1937 г. И Дальний Восток не стал исключением.

До Блюхера доходили нездоровые слухи и лично о нем, распространявшиеся в штабе армии и инспирируемые, как он понимал, из Москвы не без участия самого Ворошилова. Все это рождало мрачные мысли, однако, концентрироваться на них значило бы, как понимал Василий Константинович, не только напрасно надрывать душу, но и запустить главное дело, которым он занимался, — руководство ОКДВА, предупреждение возможной японской агрессии.

Еще в конце 1932 г. в Японии, захватившей Северо-Восточный Китай, был разработан план войны против Советского Союза, который предусматривал разгром войск Красной армии, ликвидацию советских авиационных баз на Дальнем Востоке и захват ближайшего к границам Маньчжурии участка Дальневосточной железной дороги. Соответственно Япония год от года наращивала в Маньчжурии свои силы. К началу 1938 г. ее Квантунская армия насчитывала около 300 тыс. человек, 1200 орудий, 440 танков и 500 самолетов[159]. Усиленными темпами строились военные заводы и арсеналы, сооружались аэродромы, прокладывались дороги.

«Если мы посмотрим на направление стратегического строительства железных и грунтовых дорог, аэродромной сети, дислокацию складов и баз и на масштаб этих приготовлений, — говорил Блюхер, выступая с трибуны XVII съезда ВКП(б) 8 февраля 1934 г., — становится очевидным, что все это рассчитано не для обороны Маньчжурии, а для наступления на Советский Дальний Восток».

В 1936 г. план войны был конкретизирован, в частности, один из его вариантов предусматривал нанесение главного удара по войскам Красной армии в Приморье. Именно здесь на границе, а также на Амуре, у Благовещенска и Хабаровска усилилась своеобразная разведка боем. Счет обычных нарушений границы ежегодно шел на сотни, периодически происходили и серьезные боевые столкновения.

Нарушениям способствовало отсутствие еще с дореволюционных времен демаркации границы. Так было и в районе озера Хасан, который летом 1938 г. стал местом вооруженного советско-японского конфликта. Озеро располагается в южной, наиболее отдаленной части Приморья в 20–25 км от стыка маньчжуро-корейско-советской границы, находившегося в нижнем течении пограничной реки Тумень-Ула (Туманная). Граница была зафиксирована на картах, но на местности стояли только номерные знаки. Западнее озера Хасан находятся сопки Заозерная и Безымянная, ставшие во время конфликта местом ожесточенных боев. Они сравнительно невысоки, но с их вершин открывается вид на По-светскую долину, а в ясную погоду видны окрестности Владивостока. Ясно поэтому, насколько соблазнительными они были для японцев, не согласных с тем, что Советский Союз считал сопки Заозерную и Безымянную своей собственностью.