Пора было «за парту». В сентябре и думать нельзя было о начале занятий. Теперь начали подумывать. 3 ноября начали занятия. Потемкин прислал телеграмму, где назвал учителей и учащихся героями. Мы не думали так о себе. В первый раз это слово относились каким-то образом к нам, но заслуживаем ли мы его. Об этом приходилось думать, и не раз, в течение отчаянной зимы 1941–1942 года.

Меня назначили работать в школу № 16, так как наша перестала существовать. Школы подготовились к началу учебного года хорошо, все было чисто убрано, топилось паровое отопление, были цветы, хоть и немного. А главное, были полные классы учащихся. В первый день занятий был обстрел. Ухнет, некоторые вздрогнут, но учились, раза два спускались в бомбоубежище. Разрывы были где-то близко. Один из них попал в фабрику-кухню. Там в это время была И. Ее засыпало, но, в общем, она не пострадала. <…>

Ноябрь и часть декабря – комбинация обстрел плюс бомбежка. Можно проследить по записям в классный журнал. 8 ноября читали «Вишневый сад»; 9 ноября урок не закончен – воздушная тревога; урок отменили – воздушная тревога, часами высиживали в бомбоубежище. Терпели, пока был свет, но когда его не стало, сидение стало чрезвычайно утомительным. По ночам дежурили у телефона с выходом во время воздушной тревоги на чердак. Дежурили учителя и учащиеся. У нас разрушений не было, в других местах они оказались. Многие отличились в тушении зажигалок.

О зажигалках запомнился смешной случай. В какую-то ночь все нам не давали спать фашисты. Мы так намотались в конце концов, что уснули как убитые. И не услышали нового сигнала. Это было на

16-й линии, дома. Спим, и вдруг в дверь голос С.: «Что вы спите, кругом все горит». <…> Вскочили с мест, побежали на улицу. <…> Действительно, немецкие пилоты постарались и насыпали немало зажигалок. Наша ловкая команда довольны быстро их потушила. Однако пристроенный к дому деревянный сарай все же загорелся. С возгоранием быстро справились. Но клубы не рассеявшегося дыма от тлеющих остатков сарая и зажигалок производили немного устрашающее впечатление. <…>

Скоро к зажигалкам привыкли, и они уже не вызывали прежнего ужаса. Немцы все чаще прибегали к комбинированному методу применения боеприпасов. Вместе с зажигалками на наши головы стали падать осколочные и фугасные бомбы.

В ноябре сбавили хлебную норму. с… > Верилось, что это временно, ненадолго, скоро, скоро все изменится к лучшему. Часть людей сразу поддалась пессимистическому настроению, но кто держал себя в руках, те чувствовали себя еще хорошо. В конце декабря уже ничего нельзя было сделать. Ребята, учащиеся стали сохнуть на глазах. Льготный суп отменили, из школы сразу ушло больше половины учеников. 30 ноября в окнах школы выбило все стекла.

Вечером то же самое случилось в моей квартире. В этот вечер я была дома. Пришла Ленуша и принесла немного белой лапши. Мы поставили ее вариться. Сгруппировались втроем (я, Л. и К.) возле печурки, пытаемся согреться, наблюдаем за процессом варки лапши. Вдруг забахали орудия. «Это наши», – говорю я, и в этот самый момент дом вздрогнул от близкого разрыва и посыпались мои стекла. Спустились в бомбоубежище, но перед выходом лапшу я все-таки сняла. Это как же она без нас! Так я осталась без стекол в декабрьскую стужу.

«7 декабря в Большом зале Филармонии состоялся симфонический концерт, на котором после многолетнего перерыва исполнена увертюра Чайковского «1812», посвященная первой отечественной войне.

Глубоко патриотическое произведение великого композитора, насыщенное любовью к родине и гневом к иноземным захватчикам, вторгшимся на русскую землю, особенно сильно звучит сейчас, в дни Великой Отечественной войны, и было горячо принято слушателями. Увертюру мастерски исполнил симфонический оркестр Радиокомитета под управлением К. И. Элиазберга в сопровождении духового оркестра Ленинградского гарнизона».

«Ленинградская правда». 9 декабря 1941 года

9 декабря 1941 года

В Ленинграде второй день не ходят трамваи. Вечером шел на Гороховую пешком. Устал, как сто собак. Зверски зябнут руки. Утром тоже шел пешком. На улицах толпы народу. Идут прямо по мостовой, и милиционеры уже не свистят, так как не усматривают в этом нарушение порядка.

Кто-то из прохожих тащит полено, другой – «буржуйку», третий – ворох щепок. <…>

Я в портфеле тащил литр керосина (для освещения комнаты на Гороховой, так как ряд районов города уже много дней сидит без электричества), который мне дали в кладовой на службе, 15 жмыховых лепешек, горелку, стекло и резервуар для керосина от стрелочного фонаря [А. А.].

Разговор по прямому проводу

9 декабря 1941 года

«– У аппарата Маленков. Здравствуйте.

– Говорю по поручению тов. Сталина, нам очень нужны полковые пушки, 120 мм минометы и 82 мм минометы. Скажите, можно ли сейчас немедля отправить это вооружение по ладожской дороге обратным рейсом машинами и подводами… Хотелось бы все получить скорее и больше. Нам нужны, конечно, и 50 мм минометы, о них не говорю только по соображению трудностей перевозок, прежде всего поэтому говорю о полковых пушках, 120 мм минометах и 82 мм минометах…

– Здравствуйте тов. Маленков, у аппарата Кузнецов.

– Переброску полковых пушек, 120 мм минометов автотранспортом по ладожскому озеру и далее по фронтовой дороге мы решили начать немедленно. Для этого в ближайшие два дня будет организована колонна машин в количестве не менее 50, которые будут возить вооружение до станции Подборовье, а обратно повезут к нам боеприпасы.

Параллельно с этим не прекращаем отгрузку полковых пушек и минометов, правда, в последние дни в связи с плохой погодой к нам прибывает очень мало самолетов. Установленная для нас программа по пушкам и минометам будет обязательно выполнена…

– Сколько и в какие сроки вы нам дадите пушек и минометов?

– До 20 декабря отгрузим примерно 100 пушек и 120–150 минометов 120 и 82 мм.

– Шлите возможно больше, чем скорее и больше вышлете, тем быстрее сумеем помочь, у нас только за этим задержка…

– Мы ни одну из наших дивизий не даем, а все отгружаем вам, я должен сообщить, что первая декада декабря месяца по производству пушек и минометов у нас прошла неудовлетворительно из-за нехватки электроэнергии, так как мы подбираем все остатки угля и торфа, вынуждены были законсервировать работу почти всей текстильной промышленности и целого ряда других предприятий – только для того, чтобы обеспечить производства пушек и минометов.

– Есть ли что-нибудь существенное на фронте?

– Еще тов. Сталин просит вас наряду с полковыми пушками и минометами также посылать телефонное и телеграфное имущество для дивизии и армии, можно ли это также отправлять по ладожской