естественному. Мы уже взошли в некоторую подробность и отстали было от первых моих предложений, что я, приметя, с крайним старанием и без огорчения его привел разговор свой к главной моей цели.

«Вы имеете власть над духами, — говорил я ему — сего ради и чрезмерно желаю видеть ваше с ними обхождение». — «Ты весьма молод, любезный товарищ, — сказал он мне, — и немного еще видел опытов, не знаешь никаких условий, помощию которых бы можно приступить к толь знатному и высокого порядка вещей расстоянию». — «Да много ли требуется к сему времени?» — «Не более может быть двух лет...» — «Ах! — вскричал я с трепетом и огорчением. — Мне должно будет от нетерпеливости в толь долгое время жизнь прекратить. Вы не ощущаете того чрезвычайного желания, которое вы в меня вселили, оно меня весьма мучит».

«Молодой человек, я чаял в тебе найти более разума и терпеливости, ты по своей неосторожности подвергнешь и меня купно с собою несчастию». — «Ах! Ты намерен призывать духов без всякого к сему приуготовления... Увы! Что может мне от сего произойти!..» — «Я не спорю, что тебе они никакого не причинят зла, поелику они не имеют над нами власти, разве токмо в то время, когда наше малодушие или боязнь подадут к тому им повод; да и по справедливости мы родились оными повелевать...» — «Ах! Я оными без сомнения повелевать буду...» — «Так, — прервал он речь мою, — ты имеешь теперь бодрость и бесстрашие, но что станешь делать, когда при самом деле от неограниченной робости рассудка лишишься?» — «А если они над нами никакой власти не имеют, то сколько для меня будет поносно, когда я их устрашусь?» — «Но как тебе не ужасаться, увидевши духа». — «Я бы взял за уши самого начальника Ада». — «Изрядно, если столько на себя надеяться, и отваживаешься на таковую опасность, в чем я тебя без помощи не оставлю, то в следующую же пятницу я тебя позову к обеду, пригласив к сему и двух моих товарищей, после которого мы совершим наше предприятие».

Сей разговор мы имели в среду. Любовник никогда не оказывается толь великого малодушия и нетерпения, не видя своей любовницы, как я в то время, дожидаясь пятницы, но наконец наступил назначенный день, и я нашел у моего товарища двух человек, коих черты лица мало доброго показывали. С сими я обедал, и во время стола о разных вещах разговаривали.

После обеда согласились мы идти прогуливаться к развалинам увеселительного дворца короля Неаполитанского, к которому шедши, занявшись разговором, нечувствительно приближались. Сии остатки великолепного разрушенного и в прах обращенного здания вселяли в меня чрезвычайные размышления. «Се могущество времени, — говорил я, — се подвиги кичливости, суеты и тщеславия смертных». По развалинам сего здания мы проходили несколько времени и напоследок дошли до такого места, где и лучи солнечные не могли проницать.

По сему мрачному месту провождал нас товарищ мой, который напоследок остановился, что и я по примеру его не преминул учинить. Тогда один человек из нашей беседы, высекши огня, зажег восковую свечу, по зажжении которой я увидел, что мы находимся под квадратным сводом, простирающимся на двадцать пять фунтов и имеющем четыре выхода, в сем месте соблюдали мы глубочайшее молчание. Соберано очертил около себя круг на песке, коим сие место было покрыто, тою самою тростию, которою он во время своего пути подпирался. На сей окружности изобразил он некоторые слова, после чего, из оного выступив, войдя в сей круг безбоязненной смертный, сказал он мне: «И не дерзай из оного выступить».

«Расскажите мне пояснее, — говорил я ему, — при каких знаках из оного можно выйти?» — «Если тебе все будет покорствовать, — отвечал он, — а ежели ты прежде сего, испугавшись, выступишь из оного, то ввергнешь себя в наивеличайшее бедствие».

После чего изъяснил он мне краткий способ, состоящий из некоторых слов, кои в моей памяти вечно пребудут начертаны. «Повтори, — говорил он мне с твердостию духа, — сие восклицание и произнеси ясно трижды Вельзеул, а притом и не позабудь сделать обещанного тобою».

При сих его словах я вспомнил, что я обещался взять за уши черта, и для того подтвердил ему сие, да и, конечно, не останусь во лжи. И он мне сказал: «Мы сего крайне желаем, и после, что с тобою произойдет, ты нас уведомь. Ты находишься подле дверей, в которыя вышедши, нас можешь сыскать не в дальнем от сего места расстоянии». Произнесши сии слова, они от меня пошли.

Я никогда не ожидал толикого в себе страха, какой я тогда почувствовал, и уже было вознамерился их позвать обратно, но стыд мне в сем воспрепятствовал; и так я должен был совсем отчаянию предаться, почему, утвердившись на месте очерченном, начал несколько рассуждать. «Они меня хотели в робость привести, — говорил я сам себе, — и испытать мое малодушие. Испытывающие меня люди не в отдаленном от меня находятся расстоянии; да при том же они, услыша мой голос, немедленно ко мне прибегут, и они с своей стороны неотменно употребят какой-нибудь способ для приведения меня в ужас. Пребуду в безопасности и тем сохраню и исполню мое обещание».

Сие размышление мое скоро прервано было пением ночных птиц, обитающих около того места, где я находился, и я оным довольно был ободрен и, успокоившись, ясным и громким голосом не в продолжительном времени прокричал трижды: «Вельзевул!»

По изречении сих слов кровь охладела в моих жилах, и от превеликого ужаса волосы на голове поднялись. И едва трижды произнес сие странное слово, то в мгновение отворилось двойное окошко, отстоящее от меня не в дальнем расстоянии, и свет гораздо чистейший и проницательнейший солнечных лучей из оного изшел. После чего верблюдова голова, ужасная, как по своей величине, так и по своему безобразию, выставилась из оного с гнусными ушами. Сие ужасное пугалище пристойным ему голосом произнесло следующие слова: «Что? И какую нужду до меня имеешь ты?» От сих страшных слов во всех верхних и подземных жилищах эхо раздалось.

Я не могу изобразить тогдашнего моего состояния, не ведаю, кто был подпорою моей бодрости, и кто препятствовал появиться моей боязни, происходящей от воззрения на ужасный образ сего чудовища и от безмерного крика, со ужасом повторенного в моих ушах.

В сем случае почел я за нужное собрать все свои силы к истреблению страха и