Агаттияр отключил интерком и повернулся ко мне:

— Ну, что вы об этом думаете?

Я растерянно пожал плечами:

— Даже не знаю. Кто из них прав?

— Каждый по-своему. У каждого своя правда, и в этом весь трагизм нынешней ситуации. Беда случается не тогда, когда правда сталкивается с неправдой; обычно правда, как это ни патетично звучит, побеждает. Но если в конфликт вступают две разные правды, то победивший как правило становится неправым. Он просто нивелирует свою правду своей же собственной победой, надругательством над другой правдой.

Профессор ненадолго задумался, потом снова заговорил:

— Вот вам такая аналогия. Не очень корректная, впрочем, но всё же… Представьте себе компанию мальчишек, которыми верховодит паренёк постарше. Мальчики смотрят на него снизу вверх, для них он непререкаемый авторитет, и каждое его слово — закон. Паренёк многое знает и умеет, он учит своих младших товарищей разным полезным вещам, он сильный и с ним не страшно даже ночью в лесу. Словом, идиллия. Пока что сплошная благодать, вы согласны?

— Да, — кивнул я, уже начиная понимать, к чему ведёт Агаттияр.

— Но вот прошли годы, — продолжал он. — Мальчики стали подростками, а тот паренёк уже превратился во взрослого юношу. В какой-то момент ситуация изменилась, но юноша не заметил этого. Для него эти ребята по-прежнему оставались детьми, и обращался он с ними соответственно. Он уже не был настолько умнее, настолько сильнее и опытнее их, но всё ещё имел над ними огромную власть. Подросткам это не нравилось, они начинали исподволь роптать, однако не решались подойти к своему вожаку и прямо сказать: «Мы уже выросли, мы стали другими. Ты, безусловно, среди нас самый главный — и всё же давай пересмотрим наши отношения». Но ребята так не поступили. Вместо этого они собрались тайком в кружок — и ну вспоминать былые обиды:

«Он часто давал мне подзатыльники…»

«А надо мной он насмехался…»

«Он подавил мою личность, не позволил мне стать тем, кем бы я стал без него…»

«А у меня когда-то отнял карманные деньги…»

Ну и так далее в том же духе. В конце концов ребята так раззадорили себя, что некоторые из них отправились выяснять отношения со своим вожаком. Они вместе набросились на него — сначала не всерьёз, а скорее шутки ради, но вскоре убедились, что он совсем не такой сильный, как им казалось раньше. А тогда и те подростки, что стояли в стороне, присоединились к своим товарищам, им тоже захотелось поучаствовать в низвержении своего недавнего кумира. Вот так и закончилась вся идиллия.

Пару минут я размышлял над услышанным.

— Получается, что по-своему эти ребята были правы: они уже выросли, а их вожак по-прежнему обращался с ними как с малыми детьми. Но, когда они принялись избивать его, вся их правда сошла на нет. Потому-то они и вспомнили все мелкие обиды и недоразумения, которые всегда случаются даже между самыми близкими друзьями. Они убедили себя в том, что он всегда желал им зла, что их поступок вполне оправдан, что они фактически защищались, избавляя себя от жестокой тирании.

— Совершенно верно. А вот если бы тот юноша сумел дать отпор ребятам, хорошенько поколотил бы их в ответ, то виновным оказался бы он — ведь негоже взрослому человеку избивать детей. Когда Иные начали против нас войну, люди были в шоке. Мы долгое время поверить не могли, что это происходит всерьёз, долго не решались нанести в полную силу ответный удар и только защищались. А когда до нас наконец дошло, что наши младшие братья выросли, что они уже достаточно сильны и вполне могут одолеть нас, было слишком поздно. Мы потерпели поражение, а наши бывшие подопечные стали нашими тюремщиками.

— И что же будет теперь? — спросил я.

— Не знаю, мистер Матусевич. Для нынешней ситуации не годятся уже никакие аналогии. Всё слишком серьёзно, слишком трагично. До войны общая численность человечества превышала семьсот миллиардов, а сейчас, согласно разведданным Терры-Галлии, нас осталось едва ли более пятидесяти. И уже не имеет значения, что Иные не проводили против людей геноцида, что человечество просто стало вымирать, отказываясь размножаться в неволе. В любом случае, причиной тому были чужаки. Этого нельзя ни простить, ни забыть. Как бы ни разворачивались дальнейшие события, ясно одно: примирения не будет.

— Значит, война до победного конца? До полного истребления одной из воюющих сторон?

— Боюсь, что да.

Агаттияр на несколько секунд вывел на экран изображение из шестой каюты. Альв Григорий Шелестов, как и прежде, стоял в углу на коленях и бормотал слова молитвы.

— Несчастное существо, — грустно и почти что с сочувствием промолвил профессор. — Ребёнок, которого ветры времени занесли в эпоху жестоких и озлобленных подростков. Ему нет места ни по эту, ни по ту сторону баррикад. Ему вообще нет места в нашем мире…

Хоть как мы ни торопились, но всё равно опоздали и прибыли в систему Пси Козерога уже после ухода оттуда всего галлийского флота. О недавнем присутствии множества кораблей в дром-зоне свидетельствовал только остаточный радиоактивный фон от работы термоядерных двигателей да ещё повышенная концентрация гелия в окрестностях канала первого рода, ведущего к праматери всех человеческих миров — Земле.

— Последние корабли ушли отсюда совсем недавно, — сказал я, ознакомившись с результатами компьютерного анализа. — Не более трёх часов назад. Мы чуть-чуть не успели.

— Это странно, — произнесла Рашель, занимавшая место наблюдателя. Своё кресло второго пилота она уступила Сигурдсону, который за прошедшие полтора суток в достаточной мере освоился с особенностями современной системы управления. — Очень-очень странно. Ведь они должны были оставить здесь резерв. Или хотя бы станцию-госпиталь. Нельзя же обойтись без тылового обеспечения, это противоречит всем правилам ведения войны.

— Есть ещё одно правило, — заметил Шанкар, сняв свой ментошлем. — Нельзя атаковать только по одному направлению. По всей видимости, у Пси Козерога базировались лишь вспомогательные ударные части. А главные векторы вторжения проходили через другие системы.

Сигурдсон тихо присвистнул:

— Если та армада была лишь вспомогательной частью, то каким же должен быть весь флот!

— Безусловно, большим, — сказал я. — Огромным, громадным. Судя по имеющейся у нас информации, габбары превратили Солнечную систему в настоящую цитадель. Похоже, они не очень-то ладят и со своими союзниками.

— Гориллы вшивые! — с чувством откликнулась Рашель. — Они ни с кем не способны поладить. У них сохранилась психология и повадки из каменного века.

— Однако, — заметил Сигурдсон, — раз габбары завладели Землёй, то получается, что в союзе они самые главные и самые сильные.

— Они просто самые наглые. Что тут скажешь — обезьяны.