Яна замолкает, смахивая слезы с щек, а я не сразу нахожусь, что ей ответить. Она снова сделала это: взяла за живое. Хочется выйти из номера и пару раз хорошо приложить Галича об стену, чтобы встряхнуть мозги в его черепной коробке. За то, что ему удалось вырастить ее такой, и за то, что он так больно опустил ее на землю.

 — Просто не все такие, как ты, Ян. Вернее, таких, как ты, почти нет.

 Яна протирает рукавом глаза и, шмыгнув носом, смотрит на меня. Я мысленно улыбаюсь. Хотя и расстроена, но комплимент в свой адрес пропустить не может.

 — А какая я?

 — Мудрая и добрая. 

 — Считаешь меня мудрой? 

 Я убираю светлую прядь, упавшую ей на лоб, и в этот момент уже знаю, что пик ее расстройства миновал. Потому что сейчас она уже кокетничает.

 — Местами очень даже. 

 — Глупости, — тихо фыркает она. — Я тебя отпустила, а не должна была. Любимого мужчину я бы так и не встретила, ты бы никогда не женился, и мы оба умерли бы несчастными.

 Я смеюсь. Насчет меня она определенно права, а еще приятно, что ее оптимизма хватает на то, чтобы не раскисать надолго.

 — Так чем разговор с отцом закончился?

 — Он сказал, что никогда нас не примет, и предложил выбирать.

 Сделал-таки. Ну каков идиот. Показать бы ему себя со стороны, чтобы передернуло. 

 — И что ты ответила?

 — Ну я же здесь с тобой сижу, — пожимает плечами Яна, и сейчас в ее тоне я слышу ноты холодности. Направлены они, конечно, не на меня, а на Семена.

 Мне такой расклад не нравится. Во-первых, потому что холодность ее наносная, от обиды, а во-вторых, не хочу становиться яблоком раздора между отцом и дочерью. А именно такая дебильная роль мне и отведена, даже если Семен на эту войну первым войска послал. Пусть мы и не друзья больше, но я никогда не планировал лишать его дочери. 

 — Не надо было вестись на это, Ян. Я ему в разговоре случайно эту идею подкинул, а он от злости зацепился. Семен всегда упрямый был, а с возрастом стал еще хуже. Ему важно свое мнение отстоять — вот и напорол горячки.

 — Это уже не важно, Андрей, — Яна вскидывает на меня глаза, в них — непреклонность и решимость. — Не нужно задавать вопрос, если не хочешь услышать честный ответ. Я, наверное, только сегодня поняла, насколько всегда была маленькой и глупой в его глазах. Когда я в детстве долго не хотела уходить с горок, отец меня поуговаривал, а потом сказал: «Ну тогда оставайся одна» - и ушел. Я, конечно, испугалась и побежала за ним. Мне тогда было пять или шесть, и в его глазах я с тех пор не выросла.

 — Зато сейчас ты взрослая и знаешь, что он обязательно бы за тобой вернулся.

 — У тебя хорошо получается успокаивать, Андрей. Просто я не уверена, что хочу его возвращения. 

 Хочется ей возразить, продолжив доказывать, что семья она и есть семья, но я себя останавливаю. Надо кому-то принять ее сторону. Я ведь частично ее уговорить во имя спокойствия своей совести хочу, а ей просто нужна поддержка. Обижена, зла — имеет право. Семену тоже полезно на землю спуститься и увидеть, что у его дочери есть характер и зубы.

 — А чего хочешь, Ян?

 Вздыхает. 

 — Не знаю.

 — Оставаться здесь хочешь?

 — Ты приехал ко мне, чтобы отдохнуть. Будет нечестно заставлять тебя лететь обратно.

 Слишком много неискренности и вынужденной вежливости в ее голосе, чтобы согласиться остаться. Ладно, хер с ним с Израилем — еще пару недель в Москве с делами посижу, и поедем в Португалию. Все равно мне еврейская кухня никогда не нравилась. 

 — Нормально, Ян. Я же к тебе летел. Не хочешь оставаться — сейчас же купим билеты и вернемся в Москву.

 — Спасибо тебе, — Яна тыкается носом мне в плечо и обнимает руками. — Я хочу домой.

 Повисает пауза, и я понимаю, что пора. Для меня и так все давно очевидно, но она же любит слышать. День у нее был тяжелый, надо скрасить.

 — Как бы там ни было, ты помни, что Семен тебя любит. Ты все, что у него есть. И я тебя люблю.

 В горло словно ваты натолкали. Хер знает почему, но мне было бы проще еще три разговора с Семеном пережить, чем произнести эти слова. И Яна не помогает: оторвав голову от плеча, шарит по мне блестящими глазищами, словно впервые видит. Счастлива от услышанного? Кажется, что да. Но разве до этого все было непонятно? Я ей переехать к себе предложил, на верность присягнул, во всю эту канитель с Семеном вперся, в Израиль сорвался. С чего бы мне задницу так рвать, если бы не любил? 

 — Ты сейчас, чтобы успокоить меня, говоришь? 

 — Чушь не пори, Ян. Я это всегда подразумеваю, просто вслух говорить мне непривычно. Мне проще поступками.

 Ее нос краснеет, так же как и глаза, и Яна снова меня обнимает. Шепчет: «Я тоже тебя люблю», а потом начинает тихо плакать.

Андрей

— Я купила нам одинаковые зубные щетки, — с азартом объявляет Яна, демонстрируя бумажный пакет с логотипом магазина электроники. — Тебе синюю, а мне розовую. Там много насадок, и ты можешь выбрать ту, которая понравится. 

 Я киваю. Синяя так синяя. Жду, когда ее энтузиазм от переезда иссякнет, но Яна, напротив, с каждым днем сильнее входит во вкус. Помимо того, что ко мне в квартиру прибыло полтонны коробок и вещей, каждый день после работы она докупает что-то новое: очиститель и увлажнитель воздуха, экологичные капсулы для посудомоечной машины, ароматизированные саше, новое постельное белье, пахучие склянки с торчащими оттуда деревяшками. Поначалу я думал, что так Яна воссоздает атмосферу, в которой привыкла жить, а буквально недавно понял: для нее переехать ко мне — большое событие, и сейчас она упивается процессом. Все эти покупки, суета — для нее в кайф, поэтому вмешиваться мне не стоит. Деньги на карту я ей, конечно, закидываю — отказывать она себе ни в чем не привыкла, а Семен наверняка снял ее с довольствия. 

Мудак ей не звонит и не появляется — я спрашивал. Пусть Яна вида не подает, что конфликт с отцом ее угнетает, я и так это знаю, а потому готов соглашаться на розовые ковры в ванной и вазы с цветами, если это поможет подольше удержать восторженное оживление на ее лице. 

На работе дела понемногу выравниваются: склады «Серпа и Молота» не горят, в клубе наркота не всплывала, коктейлями в баре никто не травился, а «Хлеб&Соль» в сокращенном составе вернулся к привычному графику работы. Из нового — самоликвидировалась Надя. Как и всегда, сделала это цивилизованно и профессионально: встретилась со мной за обедом, сказала, что в связи с загруженностью лично мои проекты больше вести не может, и предложила перевести их на лучшего, по ее словам, менеджера. Я, конечно, согласился. Меня в работе с ее агентством все устраивает, а без ВИП-преференций как-нибудь обойдусь.