Подключников вывел на чистую воду многих псевдоиконописцев, обманывавших коллекционеров церковной старины. «За древние иконы, — возмущался он, — привыкли считать только потемневшие образа. И это понятие давало возможность самым плохим живописцам зарабатывать себе хлеб не совсем честно. Так они копировали на старых досках иконы, примешивая в краски разные снадобья, как-то шафран или крушину на воде. А потом покрывали подцвеченной олифой, ставили эти копии к печке, дабы они закоптели и приняли старый вид».

Подключников считал, что на реставрацию нельзя смотреть, как на ремесло. Она — настоящее искусство. К тому же требующее от мастера, кроме таланта и знаний, — совести. Ведь никто не догадается, что ты схалтурил, не стал осторожно снимать слой за слоем поновления, чтобы, может быть, обнаружить под ними настоящее искусство. Так, добросовестно расчищая однажды посредственную картину, он обнаружил под ней живопись итальянца Корреджо, одного из лучших представителей Высокого Возрождения, — Иосиф над яслями держит младенца Иисуса и с умилением смотрит на Него.

Подключникову приходилось реставрировать и современную живопись. Так, ему доверили восстановить пострадавшую от пожара картину Айвазовского «Буря на море». Тронутое огнем полотно покрывали тысячи пузырей. Казалось, ничего невозможно поправить, учитывая и то, что Айвазовский всегда наносил на холст очень тонкий слой краски. Но, как заверили специалисты, после долгой и трудной реставрации Подключникова «картина вышла из его рук, как будто из мастерской самого художника».

По вечерам, когда темнело, цвета на картинах искажались и их невозможно было профессионально реставрировать, Подключников усаживался за сочинение воспоминаний. Однажды ночью лампа на его столе разорвалась, он получил сильные ожоги и вскоре скончался. И хотя тайны своего мастерства он унес с собой в могилу, что было в обычае того времени, как завет продолжателям нелегкого мастерства реставратора, осталась память о его честном и добросовестном отношении к своей работе.

Молодой московский чиновник, окончивший кое-как гимназию и не имеющий родственных связей в верхах, служил за полста рублей в месяц и был вечно в долгах портному, сапожнику, содержателю меблированных комнат, трактирщику. Встав в восемь утра, он выпивал стакан чая и спешил на службу, где околачивался с перекурами и пересудами до трех часов дня, пока начальство не покидало присутствие. Тогда, заняв у знакомого купца «красненькую» (десять рублей), он шел в трактир выпить бутылку вина на людях, а потом в театр.

Но если в долг не давали и карман был пуст, приходилось искать бесплатное развлечение. Например, разглядывать барышень, дефилирующих по Александровскому саду возле Кремлевской стены или заскочить эдаким пентюхом в залу Московского университета послушать ученую лекцию.

— Сегодня, — начинает профессор, — я расскажу вам об образе жизни и нравах животных. Вот эта кость ихтиозавра, что у меня в руке, бегала тысячи лет назад, и, изучая ее, мы поймем, какие изменения претерпели другие животные, те же собаки и лошади…

Молодой человек, надеявшийся попасть на что-нибудь животрепещущее, заскучал. Зачем изучать червяка или кобылу? Если уж тебе положено о животных говорить, то возьми за основу зоосад, где порядочная публика ходит лицезреть заморских тварей, а не рассуждай о скотном дворе, от которого за версту мужиком пахнет.

— Все животные, как и растения, — вдохновляется профессор, — образовались первоначально из клеточки и претерпели в течение многих тысяч лет громадные изменения. Легавая собака, например, и все домашние животные — это искусственное произведение, выведенное специально, как и кохинхинские куры.

Молодой человек встрепенулся: позвольте, так это же форменное вольтерьянство! В Священном Писании сказано: «И сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся». А он какой-то немецкой эволюцией студентам головы морочит. Камушки показывает и утверждает, что это окаменевшие водоросли, которые во множестве разыскал в окрестностях Москвы. Так и я могу: возьму булыжник и стану утверждать, что это глаз китайского императора.

— Беспозвоночные ископаемые и окаменевшие водоросли, найденные мною в руслах рек, говорят, что раньше на месте Москвы плескалось море.

Молодой человек не мог дольше терпеть столь откровенного насмехательства над Книгой Бытия и пошел вон, удивляясь, как это Синод не одернет завравшегося лжеучителя. Ведь студенты ему верят, даже «браво!» кричат за то, что он своей наукой их души растлевает.

Но не только малограмотным обывателям претили слова и мысли Карла Францовича Рулье. Министр народного просвещения князь П. А. Ширинский-Шихматов, ознакомившись с двумястами двенадцатью страницами секретной переписки о его лекциях, отправил 18 января 1852 года циркулярное письмо попечителю Московского учебного округа В. И. Назимову, в котором требовал приостановить преподавательскую деятельность безбожного профессора. «Рулье, можно подумать, — иронизировал министр, — сам присутствовал при Творении — так уверенно излагает свою теорию».

Старое московское служилое дворянство, стоявшее на страже городского благочестия, страшилось науки, почитая ее за чернокнижие, и брезгливо морщилось: «Все это от немцев пошло». Оно не могло потерпеть утверждения, что у кошки тоже есть нервы, так как не находило их даже у мужика, считая сие привилегией своего сословия. Оно было возмущено требованием Рулье к Совету университета «сделать распоряжение о снабжении его, по крайней мере, одним трупом»; считало безнравственным, что на своей квартире профессор преподает акушерство особам женского пола; презирало его за то, что жил в неблагородной части города — возле постоялых дворов на Тверской-Ямской и, сидя на лавочке возле своего дома, курил и балагурил с мелкими торговцами. Но наступила вторая половина XIX века, и московские охранители нравов прошлого столетия более не могли сдерживать развитие естественных наук, от которых зависело благосостояние государства. Московскому университету необходимы были люди, подобные Рулье.

Родился Карл Францович 8 февраля 1814 года в Нижнем Новгороде, в семье француза-сапожника и его жены — повивальной бабки. Окончил Московское отделение Медико-хирургической академии и с 1833 по 1836 год служил лекарем в Рижском драгунском полку. В 1837 году, поселившись навсегда в Москве, он связал свою жизнь с преподавательской и научной работой.

Изложим по-студенчески, в виде краткого конспекта полезные начинания Рулье. Опубликовал более ста научных трудов, в частности книгу «О животных Московской губернии, или О главных переменах в животных первозданных, исторических и ныне живущих, в Московской губернии замечаемых. С разрезом почв, обнаруженных в окрестностях столицы», 1845 год. Организовал издание первого в России естественно-научного журнала «Вестник естественных наук». Учредил Комитет акклиматизации животных и растений. Пропагандировал достижения русского скотоводства и передовых методов искусственного разведения пород. Воспитал множество талантливых учеников из питомцев Московского университета и Медико-хирургической академии. Участвовал в составлении Академического словаря русского языка. Написал любопытные примечания к «Запискам об ужении рыбы» своего друга С. Т. Аксакова.