– Сима, ты забыла стереотип мышления большинства. Куда мы с тобой не сунемся? Разумеется, в отель. Так все будут думать, включая милицию.

– Выходит, один ты умный, а остальные серые посредственности?

– Ошибаешься. Умный я не один, но нас до обидного мало.

– Уф, кто из нас «скромный»? А официанты? Они тебя знают.

– Буду действовать по обстоятельствам. Все, тема исчерпана, идем. Лучше спроси меня о…

Вообще-то сейчас желательно думать о массовике-затейнике, сделать заготовки из фраз, которыми убедит его признаться, ведь неизвестно, что у него за характер. Деньги Никита, конечно, кинет ему, сейчас только они являются надежным средством добычи информации, а если не поможет? Мало ли…

– О чем же я должна тебя спросить? – взяла его под руку Сима.

– О Германе. Его имя зовет меня на подвиги.

– А можно об Анюте? Она же имеет свободный доступ в кабинет шефа?

– Отнюдь нет. Герман лично открывает и закрывает кабинет. В течение дня он, конечно, открыт, но Анюта побоится зайти без него, Герман носится туда-сюда как метеор. Не списывай со счетов работу, она ею дорожит, потому что столько секретаршам нигде не платят, хотя… ничему не удивлюсь.

– А Олеся? Выкладывай, что она за штучка.

Вдали он уже видел отель, про себя радовался, что Сима отвлеклась, а то ее паника и ему передавалась. Но перед последним броском следовало собраться, Никита остановился, решив выкурить сигарету, поставил кейс между ног, после этого быстро выпалил:

– Темная личность. Я, наверное, последним узнал о ее романе с Германом, очень удивился. Работает в банке, любит себя, хочет женить на себе хоть кого-нибудь. Но «кто-нибудь» в ее интерпретации – это: талантливый, состоятельный, умный, с положением, внешне не обделен богом.

– У Олеси есть причина мстить тебе?

– Ее чары не воздействовали на меня, так это же не причина.

– А она могла в кабинете Германа отправлять письма?

– Не знаю. Теперь я ни за кого не поручусь.

Он сделал несколько затяжек подряд, отбросил сигарету и, выдохнув дым, готовился дать ей указания, но Серафима изначально пресекла попытку оставить ее на улице одну:

– Ко мне обязательно пристанут, я пойду с тобой.

– Кругом никого нет.

– Появятся. Как только ты уйдешь, пристанут. Вспомни, так не раз уже было.

– Хорошо. Но внутрь ты не войдешь, подождешь у двери в кухню.

Тороков помнил слепого исключительно в общих чертах, вернее, в ореоле тумана, когда исчезают и крупные приметы, притом на зрительную память не жаловался никогда. Утверждение Ивченко, будто он узнал в мужчине того самого слепого, – перебор.

– Да ну, брось! – отмахнулся Тороков, но в лице парня было столько подозрительного фанатизма, что осталось взывать к его разуму: – Он что, не имеет права приехать на горнолыжный курорт?

– Имеет. Но и здесь он должен быть слепым, как тогда. Почему он стал вдруг зрячим?

Логично. Если б соответствовало действительности, а соответствия близко быть не может. Тороков чувствовал – этот юнец испортит ему обед-ужин, на взводе зашептал ему, тоже основываясь на логике:

– Слушай, с чего ты взял, что этот мужчина тот самый слепой? Там темно было! Он сидел в очках! Как ты мог запомнить его?

– Я же к нему подходил, сначала до меня не дошло, что это слепой. Я спросил, не видел ли он, кто недавно входил или выходил из подъезда, а этот… сказал, что не видит лет тридцать. Тридцать! Я извинился и отошел. Потом сто раз на него поглядывал, жалко же убогого. Кстати, освещение здесь точь-в-точь как тогда на него падало. Ну, врезался он мне вот сюда, – ткнул себя пальцем в лоб Ивченко. – А сейчас гляжу – знакомый! Присмотрелся – слепой!

Принесли суп и салат, Тороков опрокинул в себя рюмку, остервенело закусывая салатом, а еда в таком состоянии впрок не пойдет, бросал на парня косые взгляды. Ну и подкинули ему щенка упрямого, забывшего, что лейтенант по званию ниже майора, но ведет себя как старший: диктует, возражает, приказы исполняет через губу. По его мнению, Тороков дурак? Баста, приедут в город, попросит дать другого опера, надоел, он же слышать ничего не желает.

А Ивченко будто почувствовал, какие вызвал в майоре страсти по себе, еще ближе к нему наклонился и зашептал:

– Хотите проверить мою наблюдательность? Я сейчас его не вижу, а вам он открыт полностью. Я буду называть приметы, которые обычно не запоминаются, а вы их ищите на мужике.

– Давай, – отодвинул от себя тарелку Тороков.

– Рост я не измерял, но где-то чуть больше метра шестидесяти будет. Нос картошкой, ноздри крупные, вверх тянутся. Губы… мясистые, нижняя раздвоена и немного вывернута наружу. Редкие волосики с сединой, курчавятся у шеи. Ножки-ручки коротенькие, кисти рук небольшие, припухлые на тыльной стороне… Ну как? У него очень красочные приметы.

– Полагаешь, он и есть убийца Бабаковой?

– Я ничего не полагаю. Но объясните мне, почему он в городе был слепым, а здесь зрячий? Почему оказался у дома Бабаковой, а теперь тут?

– Иди и спроси у него.

– И пойду. За ним пойду, когда он отсюда выйдет.

Вдруг мужчина схватил сотовый телефон, заодно вставая из-за стола, прижал его к уху, затем плечом. Говорил он коротко, неразборчиво, идя к выходу и одновременно надевая куртку. Ивченко дождался, когда он скроется за дверью, внезапно (Тороков не думал, что настроен он решительно) подхватился и – за ним.

– Ты! Куда?! – засуетился майор, вскочив, а потом, глядя вслед парню, махнул рукой. – Все мы были рысаками когда-то.

Массовик-затейник и компания

Сначала Никита изучил обстановку вокруг отеля, обошел его вместе с Серафимой, попал в небольшой пустующий дворик. Кухонная дверь была открыта, оставив подругу во дворе, он беспрепятственно вошел и выбрал для наблюдения самое затемненное место. Напутствия Серафимы учел, посему не торопился, а выжидал, да что же он, враг себе, не понимает опасности?

Минут пять спустя в коридоре появился официант, чужака не заметил, скрылся в кухне. Когда официант двинул назад с подносом, позвал его, не выходя из тени:

– Эй, парень, можно тебя на минуточку?

Тот обернулся, не рассмотрел, кто там стоит в конце коридора, несмело двигаясь к Никите, поинтересовался:

– Кто вы? Сюда посторонним нельзя.

– Поэтому я и стою у порога. Мне нужен тот, кто проводит у вас вечера… ну, развлекает…

– А, Гримаса? То есть Тамерлан Аванесов? Он здесь.

– Хочу работу ему подкинуть, надо гостей потешить. Как с ним увидеться?

– Сейчас он не может бросить зал, – осмелел официант и подошел ближе. – У него программа. После нее – пожалуйста.