– Не знал, – убито откликнулся Донгар. Кажется, по его представлению о мире – о всех трех мирах – был нанесен тяжкий удар.

Зато лицо Аякчан вдруг озарила улыбка, похожая на первый золотистый луч рассвета в еще темных Ночных небесах.

– Вот это я понимаю! – удовлетворенно протянула она. – А то вы, мужчины, думаете, только вам дозволено: завел жену – выкинул жену, завел следующую… А мы тоже можем, не хуже вас, одного поменять на другого, потом на третьего…

– Наверное, ты хотела сказать – не лучше вас? – с едкой, как жидкость для травления металла, кротостью уточнил Хакмар.

– Что хотела, то и сказала! – отчеканила девчонка. – Мы хотя бы не ломаем своим старым мужьям кости, когда выставляем их из чума! – это прозвучало веско, будто за свои тринадцать Дней она успела выставить из чума не меньше тринадцати мужей. По одному в День. – Как мой отец моей матери, – тихо добавила она, разом теряя всю горделивость. – В смысле, приемный отец приемной матери. А вот интересно, – она снова оживилась, аж глаза заблестели, – моя настоящая мама Уот моего папу Эрлика, ну, Куль-отыра, у тетушки Калтащ отбила, или они к той поре уже расстались? Ты не знаешь, Донгар?

Черный шаман только мотнул головой, похоже, он даже не слушал, весь уйдя в свои переживания. Хотя ему-то что? А вот Хадамахе… Мальчишка вздохнул. Смутно кольнуло любопытство: с чего это Аякчан зовет Уот, создательницу Огня, мамой, Эрлика Нижнего – папой, а Калтащ – тетушкой, но так, едва-едва… Все было ерундой перед сокрушительным пониманием, что он-то не повелитель верхних небес или Нижнего мира. И не герой – победитель змеев. Зачем золотокосой такой простой лесной парень, как он?

– Пойду я, – поднимаясь, мрачно буркнул Хадамаха. – Как что узнаю – появлюсь.

Хадамаха брел по улице, хмуро пиная попадающиеся под ноги обломки и осколки. Вот недаром женщинам запрещено ходить на охоту! И не потому, что они плохо охотятся – его мать, например, отлично охотится, хоть и выросла в городе! А потому, что при них мужчины начинают плохо охотиться! Им запрещено, а они все равно приходят! Прямо в голову к тебе забираются и едут в ней, куда бы ты ни пошел! Ему вот о важном надо, а он думает только о золотокосой девчонке!

Будет думать об Аякчан, которая сказала, что надо разрушить храм. Тоже, кстати, красивая, хотя, конечно, не такая красивая, как золотоко…

Стоп! Храм, думаем о храме. В здешнем храме есть Рыжий огонь, это уже понятно. Черный шаман и компания не врали и не морочили его. Ведь как-то же попал Рыжий огонь в тело одного посредственного игрока в каменный мяч, делая его лучшим. И другой каменный мяч, полный черной воды и Рыжего пламени, очутился в лапах тигрицы-Амбу. Хадамаха со страхом взглянул на ледяной тротуар под ногами. Где-то там, глубоко-глубоко под коркой мерзлой земли, и даже еще глубже, раскинулось Озеро черной воды. И Рыжее пламя металось между ломаных зубчатых скал. Трясясь и подпрыгивая, железная труба тянула его сюда, в Средний мир, и ее дрожь передавалась по всей Югрской земле – и лезли на поверхность то чэк-наи, то мэнквы, то эти… как их… кули. Разрушить храм, разнести трубу вдребезги и закрыть проход… Ну и как ты его разрушишь? Там ведь и храмовая стража, и жрицы, и еще эти… которых он в Нижнем мире видел. Хадамаху передернуло, когда он вспомнил спустившихся по трубе жутких тварей. Кто они такие? Откуда взялись?

– Ты-ы! – воющий, на слезе, вскрик заставил Хадамаху резко остановиться.

– Ты где шлялся, негодник?

Воинственно уперев кулаки в бока, перед Хадамахой возвышалась бабушка. То есть доставала она ему едва ли до подбородка, но все равно возвышалась. Парень ошалело повертел головой – он стоял на своей улице. Перед дядиным домом. И какого же куля он сюда забрел? Теперь от скандала не отвертишься никакими силами – разве что повернуться и бежать!

– На работе, бабушка! – кротко сказал Хадамаха.

– Какая там работа, какая работа – по улицам шляешься целый День! – моментально сорвалась она на крик. – Тебя соседи видели! – обрушила она сокрушительный аргумент ему на голову.

– Бабушка, я стражником работаю, – все так же кротко напомнил Хадамаха.

– Так что, если стражник – по улицам шляться, когда мне на голову дом рушится? – немедленно парировала она.

Хадамаха посмотрел на дом – тот был совершенно цел. Видно, бабушка успела его обратно построить. Сквозь мутную прозрачность ледяных окошек окрестных домов просматривались розоватые пятна лиц – соседи наблюдали за развитием скандала.

– Я тут с ума схожу! Может, ты уже мертвый давно! – и бабушка обвиняюще заплакала.

– Погоди… – Хадамаха сдвинул брови. – Тебе ж соседи сказали, что меня видели! Они мертвым меня видели? И дядя тоже живой – он во дворце был, но вовремя…

– Вот! – не слушая, с глубоким удовлетворением в голосе выдохнула бабушка. – Целый День по улицам шляешься, а потом приходишь и бабушке гадости говоришь! Ты за этим явился, да? Так вот я тебе скажу – топтать себя ногами не позволю!

Несколько физиономий высунулись из приоткрытых дверей – убедились, что никакого топтания ногами не наблюдается, и разочарованно спрятались.

– Ты… ты просто измываешься надо мной, а я этого не хочу, не хочу, оставь меня наконец в покое! – продолжала разоряться бабушка. – Видеть тебя не могу! – и она отчаянно, как спасаясь от преследующего ее монстра, кинулась в дом.

Хадамаха вздохнул. Ну да, раз он оказался живой, поесть, смыть гарь и тем паче выспаться нормально ему уже не светит. Хадамаха зевнул – аж челюсти скрипнули. О том, чтобы войти в дом, и речи быть не могло – сквозь распахнутую дверь слышались яростные рыдания. Потом громким шепотом – а то еще Хадамаха не услышит! – выдохнула:

– Мерзавцы, сволочи! Что он, что мать его!

А вот тут Хадамаха почувствовал, что терпение его лопнуло.

– Бабушка! – делая шаг к двери, гневно вопросил он. – Ну ты это… за что же? Ну я не знаю… Тебя же никто сволочью не называет! – выпалил он.

– Меня? – бабушка возникла на пороге, как дух-юер, – вот ее не было, а вот она уже есть. – Конечно, меня никто так не называет, потому что я очень хороший человек! – с глубокой убежденностью сказала она. – А тебе полезно правду о себе узнать – может, задумаешься! – и дверь перед носом у Хадамахи с треском захлопнулась.

– А ведь она действительно неплохой человек. Ну была хотя бы, – облокотясь на невысокий заборчик, сказала соседка-кожевница. – Мы когда тринадцать Дней назад сюда приехали город строить, кабы не помогали друг другу, пропали бы все как один. Бабка твоя работала, как ездовая лайка в походе: и дом они с твоим дедом строили, и в помощи никому не отказывали. Тут же, считай, сплошная тайга была – храм только посреди вырубки стоял, да и тот не до конца отлитый. Даже шамана ни одного, а твоя бабка знахарка хорошая – всех лечила. Хоть мороз лютый, хоть пурга, она сумку с травами в руки – и бегом. Не знал?