А еще этот безудержный рой мыслей в голове, после слов Никифорова, когда он обрисовал мне настоящее положение вещей. И что Егор тоже жертва, возможно даже в большей степени, чем я.

Намек майора ясен: обнять родненького и плакать.

Я уже устала удивляться за последний месяц невероятным событиям и открытиям, слушая откровения «супругов» за спиной. Их разговор только подтверждал мои предположения.

А потом и это стало не важно, когда вопрос встал о жизни и смерти. Моей.

Какой укол? Мы так не договаривались!

Чудесным образом мне удалось освободить руки от веревки. Может полицейский, который связывал, меня пожалел и не затянул до конца узлы. Или руки у меня такие ловкие и изящные. В общем, освободившись, я до последнего старалась не показывать своего преимущества.

Когда огромный мужик навис надо мной, занося шприц, и плотоядно осклабился, ничего кроме омерзения я не испытывала. Понимая, что у меня один шанс из ста, я использовала эффект неожиданности, быстро перехватила его руку с препаратом и всадила иглу, куда придется, нажав на поршень до упора.

Как ни странно, он даже не выматерился. Только нечленораздельно промычал, возмутившись таким пассажем. А потом последовал удар по голове, а дальше провал. Ничего не помню.

Кажется, очнулась я в карете скорой помощи. К голове приложено что-то прохладное. Уже легче.

— Вась, маленькая моя. Как ты? — сжимал Гордеев мои ладошки в своих руках.

И столько было беспокойства, тревоги в его голосе. А еще нежности и…

«Прощу скотобазу, — подумала про себя. — Уж теперь точно прогонять не стану дурачину».

Ответить же ему сейчас на вопрос, я была не в состоянии.

— Сделайте что-нибудь! — взывал он к медицинским работникам.

— Мужчина, успокойтесь, не кричите. Видите, больная пришла в себя и ей доставляет дискомфорт Ваш крик?

Затем мне насильно открыли веки и посветили чем-то в глаза, заставив в очередной раз покривиться.

— Сотрясение. Ничего, в больничке обследуют, подлечат. Будет, как новая, — оптимистично приговаривал женский голос.

И я, сделав усилие над собой, улыбнулась, сжав руку Егора в ответ:

«Я с тобой. Главное, живы. Все будет хорошо, Гордеев».

Надеюсь, он расшифровал мой мысленный посыл.

***

Чувствую, как маленькие ладошки проводят по моей щеке, потом берут прядь волос и щекочут лицо.

Ах, моя маленькая егоза. Из последних сил сдерживаюсь, чтобы не засмеяться, и притворяюсь спящей.

— Солнышко моё, — голос Егора. — Мама спит, не буди её.

— Пап, а долго она спать будет? Как спящая царевна?

— Как царевна, да. Только не думаю, что так же долго, как в сказке.

— Может ты её поцелуешь, пап?

— Обязательно, — слышу его приближающиеся шаги. — Сейчас вместе поцелуем, Ксюш. Ты с одной стороны, я — с другой.

— Ну, и где мой поцелуи? — не выдерживаю затянувшейся паузы и бездействия.

— Притворщица, — слышу обжигающий шепот на ухо.

— Ой, мамочка п‘оснулась, — с другого бока воскликнула дочь. — А я все ‘авно поцелую, можно?

— Нужно, — прыскаю смехом я, получая свои заслуженные чмоки-в-щеки.

Голова уже так сильно не болит. Аж целых пять дней провалялась в больнице. Адище. Ничего нельзя. Только лежать и спать.

И доработать три дня не пришлось. Егор уведомил мою начальницу о моем больничном.

На шестой день я взмолилась, чтобы Егор поговорил с врачом и забрал меня домой. Что он, собственно, и сделал. Его желание увезти меня к себе на квартиру, было не меньшим, просто он боялся навредить, поэтому и не сделал этого раньше. Зато почти всю неделю находился со мной в одной палате.

Там же он мне и поведал, чем закончилась вся грандиозная эпопея.

— Поймали?

— Нет. Разбилась.

— В смысле? — округлила глаза я, не смотря на неприятные ощущения в голове.

Даже не поняла, что я в этот миг почувствовала. Удивление или облегчение?

— Ну, знаешь, что-то вроде Кесарю-Кесарево. Есть все-таки на свете высшая справедливость. Еще не факт, чтобы удалось ей инкриминировать убийство Гели и отца. А так, сама себя наказала.

— Как так-то? Не справилась с управлением?

— Она водицы испила со снотворным. Ту, что для меня готовила и отдала Никите. Он говорит, случайно так вышло. Типа сам ни при делах. Ничего такого не хотел. Она села в его машину, прежде чем зайти в ангар, и сама перепутала бутылку с водой. Стандартная отговорка распиз*яя, с*ка, — усмехнулся Егор, припоминая очередные детские оправдания партнера.

— То есть, заснула за рулем?! Боже! Никто не пострадал, кроме…? — ужаснулась возможным последствиям.

— Нет, слава богу!

— А что с Никитой?

— А что ему будет?

— Ну, Никифорову же надо кого-то посадить, — предположила я.

— Если я дам отмашку. По-хорошему бы, надо проучить скунса. Но Ляльку и пацанов жалко.

— И что ты дальше намерен делать? Он же…акционер?

— А у него теперь будет новый соучредитель. Я уже нашел покупателя, чертик. Продам основной пакет, и заживем. Скажи, классно же? Мне туда-сюда не мотаться. Вспомню молодость, буду работать удаленно, как наемный сотрудник. Часть денег инвестирую, часть — в банк.

— О-о, — только и смогла выдать я на такое заявление. — А тот мужик?

— А он немой, представляешь? Не бе, не ме. Ничего, мол, не знаю. Отделается небольшим сроком.

— А что с Лизой? — несмотря на стрессовую ситуацию, я слышала полностью разговор Егора о дочери Натальи.

Обидно, неприятно, но ладно. Ребенок же не виноват, что мамаша — паршивая овца.

Про то, что Егор был с «ней» после нашего развода, я старалась не думать. Иногда надо быть мудрее и закрыть глаза на промахи мужчины, которые он и сам не рад вспоминать. Даже оправдывать не хочу, чем он там руководствовался. Обидой на меня или другими мотивами?

— Я не знаю, Вась, — опустились уголки его губ.

— Знаешь, я все понимаю, ты вроде и по документам ей отец и так, вижу, привязан к ребенку. Только…прости, принять я её не смогу, сам понимаешь, — решила быть честной не столько перед ним, сколько перед собой.

Не люблю я изображать добродетель, если таковую не испытываю. Зачем лицемерить? Чтобы потом тихо ненавидеть чужого ребенка, да и Егора, возможно, тоже, что поставил меня в такую ситуацию. Нет, нет, и нет!

— Она, как живое напоминание о её матери. Не смогу, правда. А вот против материальной помощи возражать не стану, и запрещать видеться тоже.