С тумбочки, как ужаленный, грянул телефон, криком своим не только пробудив Нину, но заставив и его руку метнуться. Он даже сломал кончик сигареты о трубку. Вкрадчивый голос округло объяснил, что звонит по поручению Нины Отариевны, распорядившейся вчера по поводу завтрака… Тут сонная Нина отняла у него трубку:

– Алло! Да, да… В силе. Минут через тридцать.

Именно так.

Трубка была возвращена, положена на аппарат, а сама распорядительница с блаженным вздохом вновь поникла растрепавшейся за ночь прелестной головкой на затекшую руку Николая. Но тут же сорвалась, выскользнула из постели, потянулась, облитая желтым солнцем, и вдруг сдернула простыню с нервно дернувшегося Николая…

Потом был душ. Ожидая своей очереди, Николай залез в холодильник, где нашел, что искал, – бутылку пива. А за то время, пока он был в ванной, Нина успела сходить к себе и переодеться в менее бальное платье, но тем не менее столь же невидимое для Николая: ослепляла, оглушала и оглупляла сама она, а не ее туалеты.

Они завтракали, стараясь не думать о времени, неумолимо отсчитывающем осязаемые минуты. Сказано больше ради красного словца, так как Николай, думая о предстоящей схватке, не испытывал особых эмоций – чушь! очередная драка, мало ли!.. А вот Нина, возможно, трепетала, во всяком случае, ей казалось, что она испытывает волнение, страх… Быстро проходящий, впрочем, при взгляде на Николая.

Он же выпил еще пару бутылок пива, съел понравившуюся ему свиную отбивную с жареной картошкой, пару огромных помидоров, апельсин, кусок ананаса, чтобы вспомнить забытый с детства вкус, и закурил.

Затем пошли на пляж, более или менее заполненный брезгливой публикой, взяли два лежака, которые Николай отнес как можно дальше от прочих любителей морских ванн. Разделись и оба в купальных трусах (у нее – одно название) легли на лежаки. Дань условностям, соблюденная наполовину, – Нинина высокая крепенькая грудь победно метила в самые сердца проходящих на дистанции поражения мужиков.

Солнце навалилось. Солнце мигом обласкало насквозь, и скоро Николай почувствовал, что становится раскаленно-прозрачным, наливается пламенем, выжигающим последнюю влагу из тела.

Так можно было расплавиться окончательно. Николай приподнялся, сел. По ложбинке между пластами грудных мышц ручейком стекал пот, петляя среди золотистых колечек волос. Нина сонно-вопросительно смотрела с соседнего лежака. На ее спине происходила обратная, нежели у Николая, метаморфоза: струйка влаги стекала вдоль позвоночника и, достигнув талии, не могла одолеть подъем, отчего скатывалась набок, увлажняя доски лежака… Ослепительно белые чайки прогуливались у берега, а рядом, приоткрыв от жары клювики, прыгали цветом маскирующиеся под песок воробьи.

– Пойдем? – предложил он. – Я скоро не выдержу.

Нина согласно кивнула, поднялась, и они вместе пошли к воде, необычно спокойной сегодня. Вода теплая. Соленая муть в глазах, искры солнца на ресницах.

Они плавали долго, полчаса, час, целый день, сутки.

Наконец вышли в новый, посвежевший день.

– Хочешь на мотоцикле покататься? – спросила Нина.

– Конечно. "Отчего же и не покататься", – подумал он.

Нина покопалась в сумочке, бывшей на этот раз при ней, и извлекла из мелких недр мобильный телефон. Деловито набрав номер, небрежным движением головы отвела волосы от уха, приложила трубку, представилась и стала распоряжаться. Результатом ее – чирик, чирик – распоряжений был усиливающийся гул мотора, и вот уже одно из разукрашенных, блестящих до ослепления глаз чудовищ было доставлено.

– Садись. Я сзади умещусь.

– Нет уж, давай спереди, так мне удобнее, – не согласился Николай.

Он не ошибся насчет удобства; они сели, мотор взревел, Николай поддал газу, Нину вдавило в его широкую грудь – полетели!..

И все же, даже в самый разгар отчаянных виражей – с наклоном полета, плотным веером брызг, радужно превращающихся в драконье крыло, помогающее выпрямиться, – он чувствовал, что блаженно-бездумный день был всего лишь попыткой скрыть от себя мерзейшую мысль: впервые обстоятельства и внешние силы заставляли его рисковать жизнью за деньги. Не ради долга, не ответственности ради – он был банальнейшим образом куплен. И если результат первого разговора с Качаури казался ему смешным, потому что никакие там протоколы по большому счету не могли бы его заставить делать то, чего он не хочет, то сейчас!.. Наживкой, конечно, выступила эта восточная прелестница. И сначала только ради нее самой, потом уже соглашаясь с ее желанием, теперь он вынужден просто исполнять чужую волю.

И все же это его особенно не тревожило. Как это… когда-нибудь все бывает первый раз – пошлейшая печать обыденности, добродушная ухмылка сатаны, поймавшего в сети новую невинную жертву…

Облако забрало солнце, наполовину обесцветив жемчужное сияние качауринского дворца. Николай направил ходкий полет мотоцикла к коричневой точке ожидавшего их наемника. Заглушив мотор, почти выполз агрегатом на песок, помог сойти Нине.

Ослепительно загорелся край облака, и солнце выскользнуло. Оно источало такую жгучую, блаженную силу, что Николай вновь упал на лежак. Нина опять разговаривала по телефону, и очень скоро причинно-следственная связь материализовала двух голых парней в пестрых шортах до коленок, большой холодильный ящик и длинную палку свернутого пляжного зонта, немедленно раскрытого, дабы не сажать раньше времени батареи принесенного агрегата.

Нина открыла крышку и обернулась к Николаю.

– Пиво или воду?

– Пиво, котенок.

Она улыбнулась и протянула запотевшую бутылку. Парень в пестрых трусах тут же подскочил и легким движением руки с зажатой открывалкой сорвал пробку.

Пиво холодное, но не ледяное, проваливалось внутрь с мучительным наслаждением. Как здорово! Теперь сигарета.., рекламный набор туристического сервиса… – но своя правда не виновата, если с ней совпадает правда, взятая бедняком напрокат.

Вот так, то попивая пиво, закусываемое солеными орешками и сигаретой, особенно остро идущей под празднично-оздоровительную обстановку, то плавая среди заметно поднявшихся волн, то вновь во всю мочь мотора летая по волнам, они не замечали ход времени, пока Нинин телефон не запищал испуганно и по ее напряженным глазам Николай не понял: пора.

В лифте расстались. Он повернулся к ней. Она окинула его быстрым взглядом – взгляд зажегся уже знакомым ему огнем, она порывисто подняла свои прекрасные руки, взяла его за голову, посмотрела на него долгим взором и, приблизив свое лицо с открытыми, улыбающимися губами, быстро поцеловала его рот и оба глаза и оттолкнула. Николай вышел на своем этаже. Нина осталась, пообещав зайти, когда придет час.

Двери лифта отсекли прощальное помахивание пальчиков (все как-то тянуло облечь обыденность в одежды символизма). Николай дошел до своей двери, открыл и оказался дома.