Большинство магазинов были уже закрыты, а их владельцы небось грелись дома перед весело пылающими каминами. От этой мысли стало еще холоднее, Эмили передернула плечами и вдруг услышала шаги за спиной; она обернулась, ожидая увидеть трубочиста с железной метлой наперевес, нацеленной в голову дерзкой нищенки, но вдали лищь метнулась тень, пропавшая за углом узкого переулка. Эмили едва не рассмеялась: чего ей, собственно, бояться? Кому придет в голову сумасбродная идея ограбить уличную попрошайку?

Она вышла на широкую улицу, залитую светом газовых фонарей; из кафе на углу доносился заливистый смех. Уголком глаза она поймала знакомый белый листок, приклеенный на столбе, какой-то прохожий внимательно изучал объявление. Эмили поспешила укутать лицо концом шали. Портрет все же схож с оригиналом, и нельзя рассчитывать на то, что вокруг все тупые и слепые, как Джастин. А он хорош, нечего сказать.

Она-то, дурочка, думала найти его в пустынном доме в горести и печали, тоскующим по девушке, брошенной на далеком солнечном берегу. А он предстал перед ее глазами совсем в ином облике, промелькнул в окне, сжимая в объятиях прекрасную незнакомку, и был таков. Как удивительно легко вписался Джастин в блестящую светскую жизнь, чувствовал себя на балу как рыба в воде, а ей, одинокой и покинутой, оставалось только наблюдать за ним со стороны.

«Будь у меня побольше опыта, как, к примеру, у той красивой дамы, с которой вальсировал Джастин, да и голова на плечах, я бы сразу поняла, что он просто играет с глупой девчонкой, вынесенной волной на берег. Впрочем, почему бы и нет? Разве у него был выбор? На острове не было другой женщины, если не считать маори, но к ним он потерял интерес, получив от них все, что хотел, задолго до того, как под руки ему попался дар моря. В общем, глуп-то как раз не Джастин, а я», — горестно размышляла Эмили.

«В ту незабываемую ночь на берегу я раскрыла перед ним душу и тело, позволила делать то, чего не позволяла никому и никогда, а он, подлец, прижимал сегодня к груди женщину столь же страстно, как обнимал меня при свете луны. Но до чего хорош, черт возьми, в темном вечернем костюме! И эти чудные волосы, падающие волнами на высокий белый воротник! Как есть предатель!»

В горле застрял комок, стало трудно дышать. Крепко сжав кулаки, Эмили дала себе слово выстоять во что бы то ни стало, не позволить острой боли разорвать сердце. Если сейчас, не дай бог, расслабиться, силы оставят ее и она свалится прямо здесь, на улице, а наутро полиция обнаружит труп еще одной нищенки, окоченевшей на морозе.

Девушка упрямо шла вперед, гоня от себя мысли о промокших насквозь башмаках, онемевших пальцах, торчавших из прорех в перчатках, и стараясь не замечать уколы снежинок, которые ветер пригоршнями бросал в лицо. Мимо прошла нарядная парочка, дама брезгливо сморщила нос, а кавалер окинул бродяжку презрительным взглядом. Да, они правы, ей здесь не место, с этим трудно не согласиться. Ей нигде не место, она никому не нужна.

Впереди распахнулась дверь булочной, и оттуда повеяло манящим запахом свежеиспеченного хлеба. Эмили остановилась, словно уперлась носом в стену. Ей было невыносимо стыдно, будто ее поймали голой на Пиккадилли-серкус, но она не могла сдвинуться с места, потом пришла в себя, осторожно приблизилась и прижалась лбом к холодной витрине.

Пред ней предстали груды пирожных и тортов, готовые, казалось, лопнуть от изобилия ягод и фруктов, а прилавок ломился от слоеных пирожков. От жаркого ее дыхания запотело стекло, Эмили смахнула пятно рукавом и продолжала смотреть не отрываясь. Есть хотелось отчаянно, до рези в желудке.

Однажды отец привел ее в такую булочную и предложил выбрать самое вкусное, а потом они сели за столик и до самого вечера объедались пирожными и кексами, спать укладывались с туго набитыми животами.

Дверь булочной вновь открылась перед шикарно одетой дамой, спрятавшей руки в меховой муфте; ее сопровождал галантный кавалер. Ни на секунду не задумываясь, Эмили проскользнула внутрь вслед за ними и спряталась за широкой мужской спиной, пока парочка делала свой выбор. Как только булочник отвернулся, чтобы упаковать покупки, Эмили, воспользовавшись моментом, протянула руку и схватила с прилавка самую толстую и аппетитную булочку, обжегшую пальцы еще горячим боком.

— Эй, куда лезешь? Не смей! — остановил Эмили голос покупателя. Девушка бросилась к двери, споткнулась о порог и зарылась носом в снег.

— Полиция! Держи воровку! — заорал булочник и кинулся вслед за нищенкой.

Эмили вскочила, но не успела сделать и двух шагов, как с обеих сторон послышались полицейские свистки; она закрутилась на месте, не зная, куда бежать. Секундное замешательство дорого ей обошлось, покупатель крепко ухватил ее за край платья и приподнял над землей.

— Не вертись, малышка! Веди себя прилично. Да будет тебе известно, что плохих девочек сажают в тюрьму, — приговаривал мужчина.

Он ослабил хватку; Эмили, почувствовав почву под ногами, рванулась было в сторону, но полицейский поймал ее и заломил ей руку за спину. Из груди вырвался жалобный вопль, когда булочка упада в грязный снег. Однако Эмили не думала сдаваться и оказала героическое сопротивление: одного полицейского ударила ногой, а второго укусила за руку. В ходе потасовки с ее головы сползла шаль.

— Разойдись, ребята! Не толпись! По одному! — скомандовал укушенный страж порядка. — Мы имеем дело с бешеной.

Сильная рука вцепилась Эмили в волосы, запрокинула голову, слезы навернулись ей на глаза.

— Что верно, то верно, бешеная. А теперь спокойно, господа, не волнуйтесь, сейчас я надену на нее намордник.

Сверху сверлил темный глаз, сверкавший похотью и жадностью, и Эмили похолодела в предчувствии большой беды.

— Разрешите представиться, господа, Барни Доббинс к вашим услугам, — зло усмехнулся мучитель, еще раз тряхнув для острастки Эмили за волосы.

Где-то смеялся ребенок.

Джастин открыл глаза и сел в постели. Он не сразу сообразил, что в голове гудит от сильного сердцебиения. В груди стучало так громко, что на мгновение отказал слух и вернулся, лишь когда сдвинулись в камине куски пылающего угля. Одеяло запуталось в ногах, сбилось в толстые складки, напоминавшие путаные и нескладные мысли, которые терзали весь день и превратили сон в сплошное мучение. Кошмары имеют затаенный смысл, остается лишь разгадать его.

Джастин отбросил одеяло, спустил ноги на пол и с отвращением оглядел кровать. Воистину чудовище, как и вся обстановка в отцовском доме, — черное дерево сплошь изуродовано причудливыми листьями и ветками. Ложась спать, каждый раз испытываешь страх утонуть в этих необъятных просторах и больше никогда не выбраться на волю.

Из-под двери соседней комнаты пробивался свет. Пенфелд предпочитал спать с зажженной лампой. «Будь я уверен, что свет развеет ночные кошмары, поступил бы так же», — подумал Джастин, набросил халат и, покинув спальню, направился вниз по длинной витой лестнице. Сейчас никто не посмеет к нему приставать. Слуги уже привыкли к тому, что молодой хозяин бесцельно бродит по дому днем и ночью в самое неподходящее время, и обходили его далеко стороной. На посторонних, видимо, производили сильное впечатление синие круги под глазами герцога — свидетельство страшной усталости, люди его побаивались. Иногда Джастин думал, что окружающие по-своему правы и он в самом деле медленно, но верно сходит с ума.