Он очнулся мгновенно. Рывком вскочил, переводя затравленный взгляд с Максима на Гефеста.

— Служите Домициану?

— Домициан убит! — вскричали оба в один голос. — Служим Нерве!

Вибий отрешенно повторил:

— Домициан убит. Нерва у власти, — он ткнул грязным пальцем в живот Максиму. — Ты постарался?

— При чем здесь я? — осведомился Максим невинно. — С Домицианом расправились заговорщики. Нерву короновал сенат.

Тит Вибий хмыкнул: «Так я и поверил. Кто спас Марцелла, освободил весталку? Ясно, и заговор без тебя не обошелся». Он помолчал, осмысливая новости. Почесался. Хрипло спросил:

— Давно?

Это был самый трудный вопрос. Максим с Гефестом беспомощно переглянулись.

— Четверо суток прошло, — покаялся Максим.

Гефест скорбно вздохнул.

— Четверо суток… — ошалело прошептал Тит Вибий. — А с вами-то что случилось? Где вы были все это время?

Максим отвел глаза. Гефест кинулся вновь наполнять чашу. Тут Вибий кое-что сообразил и понизил голос:

— Нет, скажите, где вы были?!

Услышав эту фразу, Максим едва удержался от смеха. В памяти всплыло бессмертное: «Где вы были с восьми до одиннадцати?!» В свое время, стараясь постичь науку перевоплощения, он непрерывно смотрел миниатюры Аркадия Райкина. Был заворожен — как мастерством актера, так и величием гражданина.

Допрос затянулся до рассвета. И, как мог заключить раб-прислужник, весьма утомил императорского секретаря. Ибо для подкрепления сил тот непрерывно требовал то вина, то мяса, то лепешек, то меда, то иной снеди. Когда же прислужник явился убрать со стола, то обнаружил, что сил у секретаря явно поубавилось: он дремал над свитками, придерживая пальцами веки. Тогда как заключенный заметно поздоровел: был красен и спал сном младенца.

Раб пришел к выводу, что дело этого заключенного решится благополучно.

Его предположения оправдались. На следующее утро император Нерва распорядился отпустить Тита Вибия и остальных узников, вернуть сосланных.

Уголовных преступников император миловать не пожелал. Просмотрев списки, подчеркнул ногтем одно имя.

— Валерий Лициниан.

Поглядел на секретаря.

— Почему он занесен в эти таблички?

Максим холодно ответил:

— Кощунство и святотатство — тяжкие преступления. Если сенатор совершил их — виновен. Если оговорил себя и весталку — виновен не менее.

Нерва смотрел поверх табличек. Император был другом Марцелла, жалел и его, и весталку. Именно поэтому долго взвешивал. Боялся проявить излишнюю суровость, погрешить против справедливости.

Постановил:

— Миловать Лициниана не за что. Смягчим лишь условия ссылки.

* * *

Дни летели за днями. Максим разрывался. Он вникал в тонкости римского права, разбирался, чем оно отличается от латинского; выяснял, чем колония разнится от муниципии[38]; постигал, велико ли преимущество римского гражданства перед гражданством Александрии; и решал еще тысячи и тысячи вопросов. Проходили недели за неделями…

Холодное зимнее солнце заливало комнату. На Палатине отапливались все здания: и дворцы императоров, и жилища слуг: под полом были устроены очаги, топившиеся дровами и древесным углем — горячий воздух проходил по особым полостям в стенах, согревая их. От стен и потолка веяло теплом. Гефест блаженствовал: холода не терпел.

Максима итальянская зима только забавляла. «Нечего сказать, стужа! За все время ни одной снежинки!»

На столе высилась груда свитков. Максим протянул руку и Гефест вложил в нее распечатанное письмо. Максим пробежал глазами.

— Что это, — с досадой сказал он, — опять! Теперь из Сирии. Наместник спрашивает, можно ли жителям Антиохии построить новую баню, да еще — на свои собственные средства. Даже для этого ему нужно позволение императора!

Он вообразил картину: Антиохия; палящее солнце, не клочка тени, песок скрипит на зубах — по улицам уныло бродят толпы потных, грязных горожан, прижимая к груди тазики и мочалки и с надеждой посматривая на статую императора, ожидая, когда повелитель кивнет головой.

Он передал свиток Гефесту.

— Отвечай согласием, вечером отнесу на подпись императору.

Максим вел переписку цезаря с провинциями. Обязан был все письма прочитать, делить по степени важности, в таком порядке представлять цезарю. Заодно — приготовлять черновые ответы.

Максим даже растерялся, какого героя взять за образец. Профессора Полежаева или академика Дронова? Оба — государственные деятели. Оба — депутаты. Обоих с блеском сыграл Николай Черкасов. Максим терзался, чувствуя некоторое раздвоение личности. Временами ловил настороженные взгляд императора. Что это творится с секретарем? Почему он говорит вдруг то фальцетом, то басом? Почему порой кажется долговязым и тщедушным, а порой — кряжистым и плечистым? Почему иногда порывист и горяч, а иногда нетороплив и сдержан? И разве что за сердце хватается одинаково!

Гефест послушно обмакнул в чернила тростниковое перо. Максим взял новое письмо.

— Так. В Рим движется посольство царя Ара… Аре… Нет, это я не выговорю. Гефест, составь указ. Беспрепятственный проезд…

Максим не договорил, застыл с открытым ртом.

— Подожди… Они уже прибыли!

Он посмотрел на дату. Отшвырнул папирус.

— Я же сам провожал посла к императору! Письмо шло три месяца! И это не первый случай!

— Удивляешься? — миролюбиво осведомился Гефест. — Напрасно. Кто должен заботиться о повозках, лошадях, ночлеге и пропитании гонцов? Жители селений, где находятся «почтовые станции». Беспокоит их судьба императорских посланий? Не слишком. Вот и не дают повозок в нужное время.

Воображение услужливо нарисовало Максиму картину: гонец, пригорюнившись, сидит на холме, а развеселые селяне ведут коней на водопой, пашут, везут товары в город. Не выдержав, гонец вскакивает и трусит рысцой в соседнее селение. Императорскую грамоту сжимает в зубах.

— Запиши, — сказал Максим. — Государственная курьерская служба. Создать срочно.

Заглянул в очередной папирус.

— Этого не хватало! Волнения на Рейнской границе. Гефест, отметь, подать императору немедленно.

Прибавил задумчиво:

— С Элианом бы посоветоваться…

Гефест ответил выразительной гримасой: «Сам знаешь, бесполезно. Нерва не станет его слушать».

Да, это Максим знал. Из назначений, предложенных Касперием Элианом, Нерва не утвердил ни одного. Максим уверился: император совершил непростительный промах. Озлобил не только Элиана, но и людей, вполне вероятно, заслуживших повышение. Не следовало показывать начальнику гвардии, как мало император дорожит его мнением; не следовало показывать солдатам, как мало император ценит их заслуги.

Это было тем более несправедливо, что император всегда внимательно выслушивал советчиков.

Как успел подметить Максим, римляне вообще не принимали важных решений, не посоветовавшись с друзьями и родственниками. Были уверены: мудрое решение можно найти только сообща. Совещались обо всем: за кого выдать замуж дочь, к какой деятельности подготовить сына, добиваться высокой должности или нет, призвать известного лекаря или довериться домашнему врачу. Конечно, внимание к чужим заботам, участие в чужих делах требовали времени и сил. Зато римлянин мог быть уверен: в трудный миг не останется один, без поддержки. Разве что всех близких поразит смертельный недуг!

Нерва никогда не отвергал разумных