Мне очень тяжело было это принять. Имею в виду, ее возбуждение. За десять минут до смерти Дамронг получала истинное наслаждение, и это плохо действовало на мои мозги. Она нисколько не боялась — наоборот, находилась в состоянии экстаза. Я попросил Кимберли выключить плеер, но та отказалась.

— Любовь горька, малыш, — проворчала она. — На этот раз тебе придется испить все сполна.

— Хотя бы дай мне еще выпить, — попросил я.

Американка нажала на «паузу» и принесла из минибара еще четыре бутылочки. Пока кадр стоял на месте, можно было окинуть взглядом место действия. Как у меня сохранилось в памяти, там были полки с бесценными предметами, среди которых я заметил лежащего нефритового Будду. Теперь, когда я знал, на что смотреть, не составляло труда узнать убранство номера Танакана в клубе «Парфенон». Мы быстро проглотили содержимое маленьких бутылочек, и Кимберли пустила запись.

— Подожди, — сказал я.

Она снова включила «паузу», нажав на клавишу на пульте дистанционного управления, и вопросительно посмотрела на меня.

— Когда дойдем до конца, я буду не в состоянии смотреть сначала. А мне хотелось больше узнать об этом Ковловском. Отмотай-ка немного назад. Правда, мешает эта чертова маска.

— Смотри на руки, — посоветовала американка. — Это единственное, что можно увидеть в нем человеческого.

Мы еще раз просмотрели любовные ласки в замедленном воспроизведении. Агент ФБР оказалась права: единственным ключом к психологии мужчины в маске было то, как он управлялся со своими руками.

— Вот. — Кимберри остановила запись, когда Ковловский потянулся клевой груди Дамронг.

— Что?

— Дрожь. Сейчас, когда я остановила, незаметно. А вот теперь смотри.

В самом деле. Ее женский глаз наверняка заметил это с самого начала. В то время как я больше смотрел на Дамронг.

— Ничего не доказывает.

— Нет. Но это все, что мы имеем. Из Виргинии мне прислали несколько недавно снятых с ним роликов. В узких рамках обыкновенного порнографического кино он считается мастером.

— И никакой дрожи в руках?

— Никакой.

Агент ФБР отмотала назад несколько кадров и снова остановила запись. Теперь перед нами оказались три пальца, слегка поддерживавшие левую грудь Дамронг, и мы помнили, что эти пальцы изрядно тряслись. Не только пальцы — вся рука от запястья. Я переглянулся с Кимберли, и она нажала на воспроизведение.

Теперь, когда она поделилась со мной своей мудростью, я легко находил другие ключи. Когда предварительные любовные игры почти завершились, Ковловский положил Дамронг на спину, чтобы приступить к первому из пяти актов перед основным действием (в обратном отсчете — на спине, раком, с ней сверху плюс две довольно замысловатые позы, когда он находится сзади, а она выворачивается, чтобы позволить ему засунуть ей язык до самого горла).

Первую сцену проникновения агент ФБР снова прокрутила в замедленном воспроизведении. Сосредоточившись, я заметил, что руки Ковловского, раздвигающие подпрыгивавшие бедра Дамронг, почти не повинуются ему. В один момент Дамронг пришлось схватить его за пальцы — профессионал помогал другому профессионалу, — затем она что-то прошептала ему на ухо.

— Стоп! — закричал я.

Кимберли повиновалась. Пошла к мини-бару и принесла все бутылочки, какие там еще оставались: с коньяком, виски, водкой, джином. Нужда — мать анестезии. Я залпом выпил содержимое сразу двух, и в этой сцене тряслись мои собственные руки. Ничто не мешало американке смотреть на мое жалкое заплаканное лицо.

— Мужайся, полицейский, — сказала она.

Но от этого стало еще хуже, и ей пришлось стиснуть мою голову между ладонями и утешать как ребенка.

— Она оказывает ему моральную поддержку. — Я едва мог выговаривать слова.

Даже агент ФБР с трудом владела собой.

— Можешь говорить что угодно, но она потрясающая женщина.

— Такое впечатление, что она почти его любит.

— Почему бы и нет? Он-то определенно ее любит, хотя сам того не подозревает.

— Откуда ты знаешь?

— С чего бы еще он так страдал?

— Но если у него такие переживания, как он вообще сумел сыграть свою роль?

— Виагра, Сончай, живительная сила порнографической индустрии.

Кимберли снова пустила запись, и мы оказались в самой глубине территории сношений. Объектив наезжал на интимные органы и так сильно их увеличивал, что это могли быть любые части тела, даже гениталии других человекообразных. А в какой-то момент переход оттенка плоти от ярко-красного к светло-розовому напомнил мне о плотоядном растении — скажем, о саррацении (если быть точным, Nepenthes gracilis, фаранг).

— Смотри!

Мужчина снова брал Дамронг сзади, но у него настолько дрожали колени, что ничего не получалось. Трижды изящная маленькая смуглая рука Дамронг направляла его член куда надо.

— Господи, Сончай!

— Это кольцо — мой подарок, — всхлипнул я, только что вспомнив.

Наша связь длилась так недолго, что для подарков не было времени. Я снова ощутил, каким почувствовал себя нищим, когда дарил ей купленное у антиквара за несколько сотен бат серебряное колечко, хотя знал, что она спит с миллионерами. Мне пришла в голову мысль: вовсе не совпадение, что в момент съемки это кольцо было единственным на ней украшением. Что за три минуты двадцать пять секунд до смерти по счетчику DVD-проигрывателя Дамронг прекрасно сознавала, что настанет день и я увижу подаренное мною кольцо на ее руке, которой она успокаивала своего палача и помогала ему.

Затем мужчина распластал ее на своего рода возвышении, чтобы ни одна деталь финала не ускользнула от объектива камеры. И так неловко возился с оранжевой веревкой, что она вывалилась у него из рук и Дамронг пришлось ее подобрать и подать ему. Я схватил пульт дистанционного управления и остановил плеер.

Кимберли с разочарованием в глазах посмотрела на меня.

— Сончай…

— Не могу.

— Если отступишь, это будет мучить тебя всю оставшуюся жизнь.

— Я таец. А тайцев всю жизнь обязательно что-нибудь мучает.

— Сончай!

— Пропади она пропадом, эта твоя привычка выручать ближнего. Неужели не замечаешь, что таким образом вы гробите мир!

Я выскочил из ее номера и захлопнул за собой дверь. Это был настоящий приступ бешенства, осложненный амнезией, — я не понял, как оказался в коридоре. Хотя сознавал, что бегу. В такие мгновения оставалось только одно…

Я взял такси и поехал в сторону полицейского участка, но велел водителю остановиться неподалеку от храма, где виделся с братом Титанакой. У массивных дверей на лотках продавали свечи, гирлянды из цветов лотоса и монашьи корзины. Я все еще дрожал, когда покупал все необходимое для серьезного экзорсизма. В наши дни корзины больше не делают из ивняка или бамбука — теперь это полупрозрачные ведерки мертвенно-красного цвета, какими мы пользуемся, когда моем машину, хотя и с намеком на шафрановый оттенок.