Бухгалтершу Инга Оттовна уволила через полтора года. Взяла на ее место свою институтскую подругу, сидевшую на тот момент без работы. Года два Инга Оттовна чаще ночевала в кабинете на кушетке, чем дома. Она сама красила стены в коридоре, сама следила, чтобы кашу варили по утвержденной ГОСТами рецептуре, а не по принципу «стакан манки на ведро воды». Постепенно ей удалось сменить практически весь персонал, отремонтировать здание, навести порядок. Год за годом Инга Оттовна обивала пороги, писала письма в управу, сидела в приемных высоких чиновников, знакомилась с нужными людьми, выбивала финансирование, искала и находила дешевые стройматериалы, непьющих рабочих, воспитателей, которые не станут бить детей, поваров, которые не тащат с кухни все, что может пригодиться в хозяйстве…

Нельзя сказать, чтобы Инга Оттовна любила и жалела детей на разрыв сердца. И слава богу, потому что такая любовь на разрыв, навзрыд — опасна. Когда-то, сразу после института, Инга Оттовна, тогда еще рядовая сотрудница опеки, без опыта и мало-мальского представления о реалиях жизни, увидела — близко, глаза в глаза, — что может наделать излишняя истовость. Дело было в одном из московских роддомов. Молоденькая девочка, почти школьница, родила и собиралась писать отказ. Обычная история, каких сотни и тысячи, ничего из ряда вон. Восемнадцать лет, первая любовь, строгие родители, отцовское «с ребенком на порог не пущу», папаша ребенка, студент первого курса истфака МГУ, в панике заявивший, что «это не он», сбежавший куда-то на раскопки, подальше от всей этой неприятной ситуации. И — акушер-гинеколог, девица-ординатор, с пылу с жару из Первого меда. Отличница, перфекционистка, страстная натура, желающая изменить мир, причем немедленно, не сходя с места.

Никто толком не знал, что именно наговорила девица-ординатор этой девочке. Они беседовали с глазу на глаз. Ординаторша пыталась втолковать дурочке, которая была на пять лет ее младше, что она не должна отказываться от ребенка, потому что сломает его судьбу и потом не сможет с этим жить. «Как ты будешь жить, зная, что отказалась от самого близкого своего существа, беспомощного, целиком от тебя зависящего, родного, которому ты сама же дала жизнь, ты сама это сделала, никто не заставлял? Непростительно и непозволительно». Все в этом роде… Речь ординаторши оказалась настолько пламенной и прочувствованной, что прямо из кабинета, в котором происходила беседа, девочка отправилась на балкон (родильное отделение располагалось на восьмом этаже) и прыгнула вниз. Просто она не видела другого выхода.

Инга Оттовна не была натурой страстной или чувствительной. Зато обладала такими ценным качествами, как патологическая порядочность, педантизм, обостренное чувство справедливости и стремление любое начатое дело доводить до конца, причем делать это наилучшим образом и с наилучшими результатами. Любила ли она своих подопечных? Очевидно, да, иначе не работала бы с ними столько лет. Но любила она их ровно, деятельно, без истерик, не так что ножом по сердцу, а так, чтобы было тепло. Эмблемой ее любви, приди кому-нибудь фантазия изобразить таковую, стало бы не кровоточащее сердце, а, пожалуй, батарея центрального отопления — штука прозаическая, лишенная романтического ореола, но чертовски необходимая в холодное время года.

При этом заведующая была умна, обладала решительным характером и, помимо уже имеющегося высшего педагогического образования, получила еще два. Сначала окончила заочно факультет экономики Института управления (без профильного образования было сложно управлять хозяйством, контролировать расходы и составлять финансовые планы). Затем, войдя во вкус, Инга Оттовна получила диплом психолога. Ей всегда нравилось учиться, и до сих пор она время от времени проходила какие-нибудь курсы повышения квалификации по одной из трех своих специальностей.

Инга Оттовна оказалась на редкость талантливым руководителем. Наверное, если бы жизнь повернулась иначе и вместо дома малютки она оказалась на посту директора металлургического комбината, животноводческой фермы, конструкторского бюро или редакции глянцевого журнала, эффект был бы тот же. За несколько лет комбинат, ферма, конструкторское бюро или глянцевый журнал из загибающихся лузеров перешли бы в разряд форвардов отрасли. Но судьба сложилась так, что свои таланты кризисного менеджера Инга Оттовна применяла в одном из московских домов малютки. За двенадцать лет под ее управлением дом малютки превратился в образцово-показательное заведение, которое всякий раз приводили в пример и префект, и руководители гороно, если речь заходила о детских приютах.

Инга Оттовна всячески поддерживала репутацию заведения, дружила с журналистами, время от времени устраивала для них дни открытых дверей, не ленилась давать интервью и комментарии по поводу положения детей-сирот в стране и в городе. Она умела говорить четко, по делу, при этом старалась приводить интересные факты и жизненные примеры, которые любит читатель. Журналисты это ценили и со своей стороны по возможности приглашали Ингу Оттовну на телеэфиры и круглые столы. Эфиры позволяли Инге Оттовне обращаться к зрителям, слушателям и читателям за спонсорской помощью, а также знакомиться с публичными и влиятельными людьми, которые могли бы помочь ее заведению — если не деньгами, то связями (а это иногда важнее любых денег). Так, например, недавно Инга Оттовна договорилась с представителем российского отделения известной американской компании по производству подгузников о проведении совместной благотворительной акции. И теперь надеялась минимум год получать подгузники бесплатно. Это было очень кстати: в бюджете дома малютки нет расходной статьи на памперсы. Предполагается, что в двадцать первом веке сирот следует по-прежнему заворачивать в драные пеленки.

Впрочем, при необходимости Инга Оттовна могла вести себя очень жестко. В префектуре хорошо запомнили ее крестовый поход против утвержденных мэрией поставщиков детского питания. Список поставщиков спустили сверху. То есть — с самого верху. Кто-то там, наверху, дал взятку, выиграл тендер на поставки — обычное дело. Дома малютки обязали закупать детское питание только у включенных в список производителей, у исключительно внесенных в список поставщиков. Питание было низкого качества, цены — ломовые, но все, ругнувшись в кулак, покорно закупали. Инга Оттовна тоже закупала. Ровно полгода. Через полгода она положила на стол префекту бумагу и с цифрами в руках стала доказывать: питание гораздо лучшего качества можно получать у других поставщиков на треть дешевле, тем самым экономя бюджетные деньги. Префект попытался было спрятать письмо Инги Оттовны под сукно, но не тут-то было. Заведующая устроила грандиозный скандал с привлечением СМИ, знакомых представителей общественной палаты и видных адвокатов, с которыми познакомилась во время одного из телеэфиров. Дошло до того, что вопрос о детском питании обсуждали в экстренном порядке на заседании Мосгордумы. В конце концов список поставщиков пересмотрели, и даже дали руководителям домов малютки некоторое право на самоопределение — у кого и где закупаться. Ингу Оттовну с тех пор в префектуре побаивались и старались поддерживать с ней добрые отношения. Чем она по полной программе пользовалась.

Каждого человека, с которым Инга Оттовна сталкивалась, она оценивала по одному-единственному критерию: какую пользу он может принести дому малютки. Она умасливала спонсоров, соловьем разливалась перед журналистами, метала бисер перед потенциальными усыновителями, хотя отлично знала: девять из десяти приходящих сюда пар так никогда никого и не усыновят. Будут долго ходить, присматриваться, выбирать — чтобы у ребенка был цвет глаз, как у приемного папы, а цвет волос — как у мамы, и лучше бы девочка — с ними проще, ну и не негр, конечно, и не кавказец какой-нибудь… Будут читать и перечитывать истории болезни, расспрашивать про родителей: алкоголики? Наркоманы? Сифилитики? Не выяснится потом, что ребенок страдает умственной отсталостью? Не проснутся у него дурные гены, не пойдет он во втором классе с ножом на разбой? Все выяснят, а потом навсегда исчезнут.