— Это у нас Тихоновы — Леша, Саша, Дашенька…

— Они все родные? Братья?

— Да, и сестра. Обычная история — родители-алкоголики, на учете в наркодиспансере. Дома — вечные драки, пьянки… Дети спали на куче старых шмоток, знаете, как мышата в гнезде. Кормить их родители не кормили, не говоря уже об одежде, игрушках и всем прочем.

— Как это возможно? — Сэм был в шоке. — Ведь существуют пособия на детей, выплаты…

— Существуют, — кивнула Инга Оттовна. — Только не забывайте, что у нас пособие на ребенка — копеечное. Вы давно в России?

— Пятый год, — кивнул Сэм.

— В магазинах бываете?

— Да.

— Тогда вы понимаете, на это пособие ребенка даже не прокормить, что уж говорить об одежде и игрушках.

Сэм вспомнил, как несколько месяцев назад (всего-то несколько месяцев, а кажется полжизни прошло, так давно это было) они с Дженни поехали в «Детский мир» покупать одежду и игрушки для Люиса. Вернулись домой, нагруженные пакетами и коробками, счастливые, полные надежд. Сколько они тогда потратили в магазине? Сто тысяч русских рублей? Двести? Больше? Кажется, значительно больше. Одна только коляска-трансформер стоила тысяч тридцать. Еще столько же — кроватка с пологом, да теплый конверт, в котором ребенок будет гулять, да многочисленные соски-памперсы-бутылочки-подушечки… Полторы тысячи стоил, кажется, комплект распашонок с вышитыми на рукавах медвежатами.

— Небогато, да? — спросила Инга Оттовна. — Зато деньги на водку-закуску родители Тихоновых где-то находили. А детишки ели объедки из-под стола. Потом мамаша пропала, и почти две недели дети были в квартире одни. Объедков взять было неоткуда, так что они обрывали и ели обои со стен. Потом их забрала к себе бабушка. Но бабушка старенькая, за восемьдесят, вся насквозь больная, и пенсия у нее — пять тысяч рублей. Поняла, что не справляется, написала заявление в опеку: так и так, прошу взять детей в госучреждение. Говорят, мамаша даже на судебное заседание не явилась.

На соседней кроватке воспитательница переодевала годовалую Лену.

— У Лены тоже есть двое братьев, оба — в детском доме, для нас они уже большие. Мамашу лишили родительских прав на двоих старших детей три года назад. Потом ее посадили — она, если не ошибаюсь, приревновала сожителя к соседке, в драке проломила разлучнице череп табуретом. Дали ей три года, но через год амнистировали, потому что в колонии у нее родилась Лена. Из колонии мамаша отправилась домой, в Москву. Тут же нашла очередного сожителя, и все по новой понеслось. Мамаша с другом водку кушают, а ребенок на балконе, в ящике для овощей — чтобы не орал и не мешал. Если бы органы опеки не вмешались — так бы девчонку и уморили.

Рядом с Леночкой посапывал Валера.

— Когда его к нам привезли, ему было восемь месяцев, — продолжала Инга Оттовна. — Весил пять килограммов. Родители — вегане, животной пищи не признают, кормили ребенка спитым чаем и морковным соком. До того как попасть к нам, мальчик два месяца провел в больнице.

А мать Эдика сама обратилась в суд с исковым заявлением: «Воспитанием своего сына я уже два года не занимаюсь, так как это для меня материально невозможно. Я не работаю, потому что у меня нет паспорта. В дальнейшем воспитанием и обучением своего сына я тоже не смогу заниматься, так как у меня проблемы в личной жизни: бывший муж злоупотребляет спиртными напитками и бродяжничает. Я тоже иногда употребляю алкоголь. Поэтому я отказываюсь от родительских прав». Иск удовлетворили, и трехлетнего Эдика отправили в дом малютки.

Таких историй Инга Оттовна могла бы рассказать сотни. Детей везли и везли, дом малютки, рассчитанный на сто двадцать мест, всегда был переполнен минимум на четверть. И кто бы знал, чего стоило выбивать дополнительное финансирование. Спасибо, в последнее время люди занялись благотворительностью. Если бы не добровольные пожертвования, дети так и сидели бы без памперсов, кубиков, свежих фруктов, без постельного белья и альбомов для рисования.

— Знаете, — сказала Инга Оттовна, — недавно один из наших чиновников высказал мнение, что нельзя поддерживать строительство и организацию новых домов малютки. И детских домов тоже. Дескать, у нас и так сейчас мода на бездетных женщин, а если будет больше детских домов, то и отказных детей больше станет. Мамаши, мол, знают, что ребенок будет в порядке, и отказываются от него с чистой совестью. Некоторые вообще ратуют за то, чтобы за отказ от ребенка наказывали в уголовном порядке. Но я считаю, наказание — не способ решения проблемы. Все равно от детей отказываться не перестанут. Просто если раньше их оставляли в роддоме, то теперь будут бросать около мусорного бака, вот и вся разница.

Один такой ребенок, которого мамаша выкинула в мусорный контейнер, до недавнего времени был на попечении у Инги Оттовны. Хороший, здоровый, крепкий мальчишка. В детской больнице его назвали Васей. Месяц назад Васю усыновила бездетная семья из Подмосковья.

В спальню вошла женщина с ребенком на руках. Инга Оттовна обернулась, улыбнулась:

— Ну что? Нагулялись?

— И нагулялись, и покушали, и поиграли, — кивнула женщина. — Ингочка Оттовна, я побегу, мне на смену. Я там фрукты всякие принесла — бананчики, персики, ну как обычно, девчонкам на кухне оставила, пусть малым компоту наварят, да?

— Иди, иди, не волнуйся, наварят все, что надо. — Заведующая взяла на руки малышку. — Да, Татка? Наварит нам тетя Валя компота?

Татка заулыбалась и закивала. Заведующая посадила ее в кроватку.

— Пойдемте, покажу вам игровую, — сказала она Джонсонам, потом вспомнила что-то, обернулась к женщине: — Алл, ты завтра придешь? Или не ждать тебя?

— Постараюсь, Ингочка Оттовна. Вечерком, да?

— Это у нас Алла, — пояснила заведующая, закрывая дверь в спальню. — Вот вам доказательство, что не все матери, которые сдают детей в приют, — алкоголички и опустившиеся женщины. Многие просто попали в сложную ситуацию, но изо всех сил пытаются выцарапаться. Алла — приезжая, в Москве — ни прописки, ни жилья. Торгует в овощном киоске, там же, в киоске, и живет. И Татка там тоже жила с матерью. В ларьке, на матраце. Зимой девочка заболела — воспаление легких. Ничего удивительного, ларек-то не отапливается. В больнице Алле посоветовали поместить ребенка в приют до тех пор, пока она как-нибудь не устроится. Татка у нас два месяца. Мать ее день через день навещает, таскает нам фрукты из ларька на компоты… Конечно, не исключено, что через какое-то время она сломается или, например, попытается устроить личную жизнь. Однажды Алла может просто исчезнуть, даже не подписав отказа от ребенка. А Татка останется. И ее даже не смогут усыновить, потому что мать от нее вроде бы не отказывалась. Такое время от времени случается.

Пойдемте, — сказала Инга Оттовна, передавая Татку воспитательнице. — Я вам покажу игровую для старшей группы.

Игровая — большая комната с окнами во всю стену — располагалась в конце коридора. В комнате было человек десять детишек — лет трех-четырех.