Вернулась Сильви в слезах. Она сказала:

— Мамочка, Лео наступил на мой хвостик. Он не извиняется, и мой хвостик болит, и моя грива болит.

45

В понедельник утром все деревья и перила припорошило на дюйм свежим снегом. На земле снег укрыл старые обледенелые участки, так что ботинки взрыхляли хлопья свежего снега и натыкались на твердый лед.

Нигде я не видела такого снега, как в Вермонте. Ни в Нью-Йорке, где сугробы твердеют и чернеют за несколько часов. Ни в Лондоне, когда я там была. И уж точно не в Эл-Эй.

Я представляла, что, если бы Нью-Гемпшир внезапно оттаял, я бы нашла в талой воде все свои пропажи. Нашла бы калькулятор, который потеряла на третьем курсе и пришлось отдать за новый все деньги, заработанные за сидение с детьми. Нашла бы браслет из стеклянных бусин, который подарила мне на Рождество Карлотта, а он соскочил у меня с запястья на Северном мосту. Я бы нашла в двадцатитрехлетней мерзлоте какой-нибудь идеальный объект, оброненный Талией, маленький, но очень важный. Ее дневник, ручку с важными отпечатками, платок с инициалами ее убийцы. Я бы нашла Яхава, нашла бы свой подкаст, нашла бы свое нерушимое взрослое «я», которое было у меня всего неделю назад.

Я шла через кампус, глубоко вдыхая холодный воздух. Выглянуло солнце, рассыпавшись по снегу резкими всполохами, бившими по глазам.

(В те же минуты на другом краю штата, через тридцать шесть часов после операции, Омар наконец встал, чтобы пройтись по больничным коридорам в сопровождении медсестер и охранников. Сделать это можно было только тогда, когда им удавалось очистить коридоры от всех других пациентов и больничного персонала, а это означало, что его прогулки не могли быть достаточно частыми. И его слишком рано вернули в тюремный изолятор, поскольку штат посчитал неоправданно высокими затраты на его содержание в больничной палате в течение целой недели, которую он должен был бы там пробыть. И все же он выздоравливал. Он двигался. И по счастливому стечению обстоятельств он справился с этой конкретной травмой. По окончании прогулки он возвращался в свою палату, и его приковывали наручниками за правое запястье и левую лодыжку к раме кровати.)

В Куинси ребята уже сидели на своих местах, и в воздухе висело напряженное молчание. Как это ни глупо, я подумала, что дело во мне; может, они прознали, что я сексистка и расистка, пособница хищников. Может, они хотели уйти с моего курса. Может, хотели, чтобы я ушла из кампуса.

Бритт сказала:

— Можно поговорить с вами минуту в коридоре? — Но она продолжила говорить, не выходя из класса. — Я думаю о том, чтобы переключиться на убийство Барбары Крокер.

— Мы уже одолели больше половины, — сказала я. — Твоя вторая серия может оказаться решающей, но…

— Нет, — сказала она. — Я хочу выбросить то, что сделала.

Джамиля громко вздохнула и сказала:

— Бритт, просто возьми себя в руки и доделай то, что начала. Ты словно пытаешься наказать меня за мою критику.

— Вовсе нет! — взвизгнула Бритт. Казалось, она вот-вот расплачется.

Ольха сказал:

— Эй, эй, окей. — Он похлопал себя по бедрам. — Держись. Послушай меня. Я тут борюсь со своим проектом, потому что, если честно, я уже не знаю, что он собой представляет. — Я не собиралась возражать ему. — Что, если…

— Я не хочу меняться с тобой, — сказала Бритт. — Я просто хочу закончить.

— Нет! Что, если мы вместе займемся твоим? Я не стану перетягивать одеяло, но ты знаешь, я уже одержим этим делом.

Джамиля закатила глаза с таким видом, словно Ольха только тем и занимался, что спасал белых девочек из неловких ситуаций.

Ольха сказал:

— Это сработает, мисс Кейн?

— Я думаю, это отличное решение. — Особенно если оно избавит нас от слез на уроке. — И, может, вы двое сделаете мне пару дополнительных серий, справедливости ради.

Бритт, казалось, испытала огромное облегчение, а Ольха был в восторге. Джамиля что-то прошептала Алиссе, и Алисса ухмыльнулась в свой блокнот.

— Потому что, честно, — сказал Ольха, — я почти каждую ночь гуглю об этом.

Я сказала:

— Бритт? Как ты на это смотришь? Окей?

Бритт взглянула на Джамилю, но та не собиралась подбадривать ее.

— Ну, да, я… так будет гораздо лучше. Просто появится больше… больше точек зрения. И четыре серии — не проблема.

— Думаю, это значит, у нас полный порядок.

Лола сказали:

— Расскажи же новость!

— А, — Бритт слабо улыбнулась. — Мне ответила сестра Талии.

Я и не знала, что она пыталась связаться с Ванессой. Я попыталась подсчитать, сколько ей теперь лет.

— Родители не ответили, а она — да. Она казалась недовольной, типа не захотела говорить со мной. Но прислала мне такой список всего, что у нее есть, всех медицинских заключений, и у нее есть стенограммы допросов в кампусе — как полиции штата, так и частных детективов. Там уйма всего, потому что этого нет на сайте «Свободу Омару». Но она не предложила поделиться. Думаю, она могла подумать, что мы занимаемся чем-то типа более официальным.

— У нее есть все это? — сказал Ольха. — Что… окей, можно мне поговорить с ней? Я метнусь к ней на «Убере» в любую точку. Прям хоть сейчас.

Бритт пожала плечами.

— По голосу она была супер не алё. Я хотя бы покажу тебе, что она написала.

Я сказала:

— А ты не против показать и мне? — Мне захотелось увидеть каждый документ, имевшийся у Ванессы, и немедленно. Больное горло и ухо прошли. Впервые за несколько дней я почувствовала, что проснулась. Стенограммы допросов я могла бы разбирать часами, неделями. До меня дошло, что там будут и мои слова. Я сказала: — Я не буду вмешиваться, но я знала Ванессу. Я могла бы… я могу хотя бы черкнуть ей пару строк и сказать, что вы мои ученики. Не уверена, что она помнит меня, но хуже не будет.

После этого я рассказала им о фляжке и поделилась своей теорией насчет времени смерти Талии. Бритт, похоже, преобразилась: теперь ей было с чего начать вторую серию. Лола сказали:

— Можете спросить моего дядю! Если за кулисами бухали, он наверняка в этом участвовал.

46

Бритт и Ольха попросили назвать еще моих одноклассников, с которыми они могли бы поговорить, и мне пришлось призадуматься, кто мог бы пойти им навстречу. Мне на ум пришел Джефф Ричлер, который едва знал Талию, но, по крайней мере, проявлял фотографии Джимми Скальцитти с матрасной вечеринки, и это было уже что-то. Кроме того, Джефф был забавным и умным, и из него мог получиться хороший гость подкаста. Он жил в Нью-Йорке, и мы уже много лет периодически хорохорились насчет того, чтобы выпить вместе, когда я бывала в городе, но все время не совпадали. Он писал мне каждый раз, как слушал мой подкаст, что-то вроде: «Я на той части, где она подсела на амфетамины. Беги сломя голову, Джуди!» Один раз я увидела его выступление на онлайн-конференции TED [52] и с тех пор стала писать ему. («Ты левеешь! Сразу как прокашлялся! Ооо, онлайн-рынок как маловероятный стимул для местного роста!»)

Я написала ему, чтобы он был начеку со студентами, а он прислал в ответ гифку с обезьяной, жрущей попкорн.

Мой урок киноведения назначили для разнообразия на вечернее время, так что после ланча я позаимствовала у Энн снегоступы, и мы с Фрэн пошли прогуляться по свежему снегу по скандинавской тропе; темой нашей беседы стал Джефф.

— Его последняя подружка, — сказала Фрэн, — была до жути горячей.

Она видела их обоих на нашей двадцатой встрече выпускников, которую я пропустила.

Я сказала:

— Я теперь