– Повернись, – прошептал Пик. Так и есть, он пытался поцеловать ее, но в этот момент шаги направились в их сторону, и Джесси замерла, вспомнив Анну Франк, прятавшуюся на чердаке маленького дома в Амстердаме, и как та, наверное, была напугана постоянной угрозой встречи с нацистами.

Экзальта вернулась на лестницу. Пик и Джесси несколько минут сидели тихо и неподвижно, а потом она толкнула дверь кладовой и вышла, он последовал за ней.

Ребята молча вернулись в «Пустячок». Поднимаясь по лестнице, Джесси вспомнила:

– Там остатки еды. Угощайся.

– Пойдешь спать? – спросил Пик. – Не хочешь подняться на террасу и поесть?

Джесси покачала головой. В горле стоял комок, который невозможно было сглотнуть. От тревоги ей хотелось свернуться клубочком и тихо умереть. Это могла быть, должна была быть лучшая ночь в ее жизни, ночь первого поцелуя, но все пропало. Джесси не заслужила счастья.

Несмотря на это, ей удалось слабо улыбнуться.

– Утром я снова поищу ожерелье. Если понадобится, пройду весь путь до «Безумного Шляпника».

– Хорошая идея, – ответил Пик с полным ртом. Он уже набросился на креветки.

Джесси спала без задних ног и окончательно пробудилась в пять тридцать, после восхода солнца. Она уснула прямо в платье, которое теперь сняла и забросила в дальний шкаф. Никогда, никогда не наденет его снова. Джесси напялила шорты, футболку и кеды, поспешила спуститься по лестнице, вышла за дверь и через боковые ворота попала в переулок.

Нантакет красив в половину восьмого, когда они с Экзальтой идут в клуб на теннис, но в половину шестого остров казался еще прекраснее. Воздух дышал свежестью, утренний свет сиял перламутром. На Фэйр-стрит было тихо, – возможно, не спала одна только Джесси. Хотелось насладиться красотой, но волнение мешало. Если ожерелье потерялось на улице и кто-то нашел его, значит, украшение пропало навсегда. Его могла подобрать птица и унести в гнездо. Могла переехать машина: цепочка порвалась, узел расплющился, бриллиант вывалился. Ожерелье могло упасть в канализационную решетку и утонуть в грязи и серой воде, которая текла под островом.

Джесси, опустив глаза, шла к «Безумному Шляпнику» по тому же пути, что вчера с Кейт. Слюда поблескивала на тротуаре, словно жестокий обман; то же чувство вызывали крышки от бутылок из-под пива и содовой, которыми был завален тротуар у входа в «Сундук боцмана». Переходя Мэйн-стрит, Джесси заглядывала в щели между булыжниками. При этом она пыталась представить, как признается Экзальте, что потеряла ожерелье. Джесси даже не должна была носить его; по сути, она украла украшение из спальни бабушки. Это ухудшало ситуацию: требовалось признаться в двух грехах, а не в одном.

Джесси прошла через весь город, очень удачно не встретив ни души, потому что не смогла бы объяснить, что делает на улице в такую рань. Дойдя до «Безумного Шляпника», она поднялась по ступенькам и постучала в стеклянную дверь, но никто не ответил. Джесси не удивилась, ведь было только шесть утра. Она подумала, во сколько приходят уборщицы, не нашли ли они ожерелье прошлой ночью – скажем, под ее стулом, – и тут же вздрогнула. Украшения не могло быть в «Безумном Шляпнике», потому что Джесси прикоснулась к нему по дороге домой. На Мэйн-стрит!

Джесси поспешила обратно через весь город к тому месту перед Тихоокеанским национальным банком, где, как она помнила, трогала ожерелье.

С этого места она старательно обыскала каждый квадратный дюйм тротуара, пока не вернулась ко «Все средства хороши». Украшение должно быть где-то здесь, рассуждала Джесси.

Но его не было. Подарок исчез.

Теперь, неделю спустя, беспокойство об ожерелье переросло в полномасштабную панику. Каждый день, просыпаясь, Джесси с ужасом ожидает, что именно сегодня Экзальта обнаружит пропажу.

В четверг вечером, когда бабуля уходит на бридж в «Клуб рыболовов», Джесси тайком возвращается в ее спальню. Воздух прохладный, высокая кровать застелена хрустящим белым бельем, а на треугольном столике лежит бордовая бархатная коробочка. Вид коробочки ужасает Джесси не меньше, чем отрубленная рука.

Она открывает шкатулку с проблеском надежды, на секунду кажется, будто можно изменить прошлое, будто неделю назад Джесси не ушла в гневе с ожерельем, а оставила его на месте.

Коробочка пуста. У Джесси сводит живот.

Она думает, не забрать ли шкатулку. Заметит ли бабуля ее отсутствие? Вдруг, если взять футляр, это уменьшит шанс, что Экзальта предложит Джесси надеть подарок по какому-то особому случаю?

А если забрать все украшения с треугольного столика? Она может оставить шкатулки открытыми и перевернутыми, чтобы все выглядело так, будто их ограбили.

«Да!» – думает Джесси. Такой поступок решит все проблемы. И это не слишком неправдоподобно. Они оставляют двери незапертыми днем и ночью, кто угодно может просто войти и исчезнуть с драгоценностями.

Но дом пустует крайне редко, а с появлением Блэр и вовсе никогда. Почему-то Джесси уверена, что если она устроит кражу со взломом, то обвинят именно Пика.

Блэр, думает Джесси. Она доверится сестре и спросит ее совета. Блэр выглядит довольно несчастной, возможно, ей не помешает отвлечься.

Может, она даст Джесси деньги взамен потери. Тогда можно пойти в «С. Дж. Паттен» на Мэйн-стрит, описать ожерелье и заказать новое.

Джесси оставляет бордовую коробочку на месте и направляется по коридору в свою комнату, которую теперь занимает Блэр. Дверь закрыта, значит, сестра внутри, а не внизу перед телевизором, и слава богу. От шоу «Летающая монахиня» ее не оторвешь.

Джесси стучит, Блэр хрипло отзывается:

– Входите.

Гудит кондиционер, сестра задернула шторы от солнца, слишком яркого даже в семь вечера. На ней желтое платье, которое начинает расходиться по швам. Увидев Джесси, она улыбается и приподнимается, чтобы сесть. Волосы сестры в беспорядке, она не воспользовалась даже губной помадой, а ее обхват так шокирует, что кажется, будто под платьем укрывается целая семья.

– Привет! – восклицает Блэр.

– Привет. – Джесси закрывает дверь и садится на постель рядом с сестрой. – У меня проблема.

– С мальчиком?

Джесси качает головой, вспоминая, как втиснулась в кладовую с Пиком и тот попытался поцеловаться. Жаль, конечно, упущенной возможности. Но все же эти переживания меркнут и отдаляются по сравнению с обжигающей трагедией пропавшего ожерелья.

– Или… У тебя начались…

– Нет. – Джесси вспоминает последний вечер в Бруклине. Лесли объявляет, что официально вступила в пубертат, Дорис гладит живот якобы от спазмов. Удивляясь своей былой невинности, Джесси делает глубокий вдох. – Бабуля подарила мне на день рождения ожерелье. Золотой узел с крошечным бриллиантом на золотой цепочке. Думаю, дедушка вручил ей это украшение на первую годовщину свадьбы.