Если мы восстановим память нашего баша, придется тщательно за ним присматривать.

Удержит ли его не-корабль?

Что на самом деле сделало Чтимых Матр столь злобными? Они жаждут крови. Никогда не приносите таким людям дурных новостей. Ничего удивительного, что их солдаты так неистовствуют. Могущественный человек, будучи напуган, способен убить гонца на месте. Не приносить дурных известий. Лучше погибнуть в бою.

Люди Паучьей Королевы ушли за пределы высокомерия. Никакая критика невозможна. С тем же успехом можно упрекать корову в том, что она жует траву. Корова будет совершенно права, если поднимет на вас пустые глаза, как бы осведомляем «А разве не это мне положено делать?»

Зная вероятные последствия, почему мы разожгли их ненависть? Мы не похожи на того, кто ударяет палкой по серому круглому предмету и видит, что это осиное гнездо. Мы знаем, кому наносим удар. План Таразы, и ни один из нас не задал ни одного вопроса.

Община оказалась перед лицом врага, чей преднамеренной политикой было истерическое насилие. «Мы обезумеем».

А что произойдет, если Чтимые Матры потерпят болезненное поражение? Во что выльется их истерия?

Я боюсь этого.

Осмелится ли Община подкармливать этот огонь?

Мы должны!

Паучья Королева удвоит свои усилия в надежде отыскать Дом Ордена. Насилие возрастет до еще более омерзительной степени. Что тогда? Станут Чтимые Матры подозревать в симпатиях к Бене Джессерит всех и каждого? Не повернутся ли они против своих собственных союзников? Задумывались ли они над тем, каково это быть одним в целой вселенной, лишенной иной разумной жизни? Скорее всего эта мысль вообще не приходила им в голову.

Как ты выглядишь, Паучья Королева? Как ты мыслишь?

Мурбелла говорила, что не знала ни верховного командующего, ни даже командиров среднего звена своего Горму ордена. Но Мурбелла предоставила наводящее на интересные размышления описание комнат одной из лейтенантов. Информативно. Что человек называет домом? Кому она позволяет держаться поблизости, чтобы разделять с ними мелочи повседневной жизни?

Большинство из нас выбирает компаньонов и вооружение, отражающие нас самих.

Мурбелла говорила: «Одна из личных служанок отвела меня в ее апартаменты. Красуясь, демонстрируя свое право войти в святая святых. Общественные помещения были чисты и прибраны, но в частных комнатах царил форменный беспорядок: одежда, валяющаяся там, где ее бросили, банки с мазями открыты, постели не убраны, вода, сохнущая на тарелках на полу. Я спросила, почему они не убрали всю эту грязь. А она ответила, что это не ее дело. Ту, что занимается уборкой, допускают в эти комнаты незадолго до наступления ночи».

Скрываемая вульгарность.

У такой и ум должен соответствовать этому приватному бардаку.

Одрейд вдруг открыла глаза. Сконцентрировалась на картине Ван Гога. Мой выбор. Древняя картина заставляла вибрировать жизнью всю ту долгую человеческую историю, которую хранила, но не способна была оживить Иная Память. Ты отправил мне послание, Винсент. И из-за тебя я не стану отрезать себе ухо… или посылать бесполезные признания в любви тем, кому пет до них дела. По крайней мере, это я могу сделать, чтобы почтить тебя.

Спальная келья хранила привычный острый запах пряной гвоздики. Запах любимых цветочных духов Одрейд. Служители поддерживали его здесь как некий фон.

И вновь Одрейд закрыла глаза, мысленно возвращаясь к Паучьей Королеве. Одрейд казалось, что это упражнение создает новое пространство существования этой безликой женщины.

Мурбелла говорила, что главе Чтимых Матр достаточно было приказать, и она получала все, что бы ни пожелала.

— Все.

Мурбелла описывала известные случаи: потерявшие любой привычный облик сексуальные партнеры, приторные засахаренные фрукты, эмоциональные оргии, разожженные созерцаниями невероятной жестокости.

— Они всегда ищут крайностей.

Доклады шпионов и агентов обрастали плотью полувосхищенных рассказов Мурбеллы.

— Все говорят, у них есть право править.

Эти женщины вышли из автократической бюрократии.

О таком свидетельствовало многое. Мурбелла рассказывала об уроках истории, которые говорили, что первые Чтимые Матры решили проводить исследования для достижения сексуального доминирования над остальной частью населения, «когда налогообложение стало слишком угрожающим для тех, кем они правили».

Право править?

Одрейд казалось, что эти женщины вовсе не собирались настаивать на этом праве. Нет. Они предполагали, что это их право никогда не может вызывать никаких вопросов. Никогда! Ни одного неверного решения. Плевать на последствия. Их никогда не случится.

Одрейд села на своей кушетке, понимая, что нашла наконец искомое проникновение в суть.

Никогда не случается ошибок.

Чтобы сдержать все это, требуется невероятных размеров «мешок» подсознания. И тогда очень нестойкое сознание в ужасе выглядывает на полную хаоса вселенную, которую сами же эти женщины и создали!

Ооо! Великолепно!

Одрейд вызвала послушницу ночной вахты, алколита первой ступени, и попросила принести меланжевый чай, содержащий опасный стимулятор, что-нибудь, что притупило бы потребность тела во сне. Но какой ценой.

Прежде чем подчиниться, послушница немного помешкала. Но через несколько минут вернулась с дымящейся кружкой на маленьком подносе.

Когда-то давно Одрейд решила, что меланжевый чай, заваренный на ледяной воде из глубинных колодцев Под Домом Ордена успокаивающе действует ей на нервы. Горький стимулятор уже лишил ее этого освежающего вкуса, а теперь ее стала еще и грызть совесть. Ведь ктонибудь из тех, что наблюдают за ней, обязательно проговорится. Беспокойство, беспокойство, беспокойство. Решатся ли Прокторы на еще одно голосование?

Она пила чай мелкими глотками, давая время подействовать стимулятору. Приговоренная женщина отказывается от последнего обеда. Мелкими глотками пьет чай.

Наконец, она отставила пустую кружку и потребовала теплые вещи. «Я собираюсь на прогулку по саду». Ночная прислужница промолчала. Все знали, как часто она уходила туда, даже по ночам.

Через несколько минут Одрейд была уже на узкой, с двух сторон огражденной плетнями тропинке, ведущей к ее любимому фруктовому саду. Путь ей освещала небольшая плавающая лампа, коротким шнуром закрепленная у нее на правом плече. В одном из загонов справа паслась отара черных овец, и некоторые из них, подойдя к самому забору, глядели, как она проходит мимо, у их морд клубился пар. Одрейд смотрела на влажные морды, вдыхала богатый запах люцерны в их дыхании. Овцы потянули носами воздух, чувствуя запах феромона, который говорил им, что это своя, а потому вернулись к своему сену, оставленному у забора пастухами.