Я был вынужден признать её правоту.

Саманта поволновалась ещё минут десять, а потом начался сущий звездопад. Ярко-голубые звёзды непрерывным потоком неслись нам навстречу, пролетали мимо и исчезали за кормой, по ходу меняя свой цвет на красный. Это было чертовски красиво, но казалось нереальным. В определённом смысле, это действительно была иллюзия. Во-первых, спектры излучения звёзд впереди и позади корабля уже давно сместились в рентгеновскую и инфракрасную области соответственно, поэтому мы видели их лишь благодаря специальным фильтрам-преобразователям. Во-вторых же, в Туннеле звёзд, как таковых, и в помине не было.

Не прошло и двадцати минут с момента старта, а «Красный дракон» уже развил скорость свыше двухсот парсеков в час. То есть, он летел почти в десять раз быстрее самого быстроходного корабля прежнего поколения — а уж о темпах, с которыми набирал скорость, и говорить не приходится.

— Теперь можно позвать Анхелу? — спросила Саманта, когда я сообщил ей о завершении разгона, и, не дожидаясь моего ответа, потянулась к интеркому.

Однако я остановил её:

— Нет, не надо. Сейчас я сам пойду к ней. Нам надо поговорить.

Саманта склонила набок голову и внимательно посмотрела на меня:

— Не пойму я вас с Анхелой. Вечно вы ссоритесь, потом миритесь, потом опять ссоритесь — и находите в этом удовольствие. Но, боюсь, до добра это не доведёт.

«А может, надеешься?» — подумал я с лёгким раздражением, но в следующий же момент устыдился своих мыслей. Хотя Саманта считала чуть ли не своим долгом переспать с каждым знакомым мужчиной (была у неё такая слабость — и этим она напоминала мне Алису), на мою добродетель она ни разу не покушалась, а все мои ухаживания воспринимала, как игру — чем, в сущности, это и было. Я не испытывал ни малейшего желания изменять Анхеле, а Саманта, со своей стороны, не собиралась портить отношений с подругой из-за мужчины. Правда, злые языки в Нуэво-Овьедо давным-давно записали меня в число её жертв, и туманные намёки на это периодически проскальзывали в «бульварных» СМИ. Однако Анхела не воспринимала это всерьёз и ещё ни разу не приревновала меня к Саманте… Что, впрочем, не мешало ей ревновать к другим женщинам — и то с куда меньшими основаниями.

— А вот на сей раз, — между тем продолжала Саманта, — у вас что-то новенькое. Прежде ещё не случалось, чтобы Анхела шесть дней кряду дулась на тебя. Я уже ей говорила, а теперь говорю тебе: прекратите эти игры, не то доиграетесь. Найдите какую-нибудь приемлемую замену вашим спорам и ссорам. Спорт, например, или здоровый… — Она запнулась.

— Или здоровый секс, — с улыбкой закончил я, вставая с капитанского кресла. — Мы подумаем об этом… этак месяца через полтора. Ладно, Саманта. Я пойду к Анхеле, а ты можешь либо оставаться здесь, либо идти в свою каюту. На протяжении ближайших сорока часов картина не изменится. — Я махнул в сторону звездопада. — Самое интересное начнётся, когда мы войдём в Центральное Скопление.

— И всё же я погляжу ещё немного, — сказала Саманта. — А вдруг мы пролетим хоть сквозь одну звезду.

Я пожал плечами:

— Всё равно ты этого не заметишь. — И вышел.

* * *

Анхела сидела в нашей каюте возле иллюминатора и задумчиво смотрела на проносящиеся мимо звёзды. Когда я вошёл, она лишь мельком взглянула на меня и вновь уставилась в иллюминатор.

— Мы успешно завершили разгон, — сказал я.

— Поздравляю, — сухо произнесла Анхела. — Когда будем на Астурии?

— С учётом торможения и посадки, часов через пятьдесят.

— Отлично.

Я присел на край широкой двуспальной кровати, занимавшей добрую половину каюты, и сказал:

— Вот что, милая, давай поговорим начистоту.

— Мы уже говорили об этом, — ответила она, не оборачиваясь. — И не раз. То, что ты сделал, настоящее свинство. Даже свинство вдвойне. А я-то думала, что из тебя получится хороший отец! Теперь же я боюсь за нашего мальчика.

Я вздохнул:

— Анхела, я хочу извиниться перед тобой…

— Тебе не за что передо мной извиняться. Ты должен извиниться перед Дональдом — и за то, что одиннадцать лет не признавал его своим сыном, и за то, что теперь не хочешь его забирать. Боже мой! Как я могла так ошибиться в человеке!

— Погоди, дорогая. Пожалуйста, не перебивай меня. Я хочу извиниться за ложь, которую нагородил про Дональда. Я должен был с самого начала сказать тебе всю правду.

Анхела повернулась ко мне.

— О чём ты говоришь? Что за ложь? Какая правда?

— На самом деле Дональд не мой сын, а Джо. Ещё восемь месяцев назад он попросил меня усыновить его, и я согласился.

Между нами повисло молчание. Анхела смотрела на меня удивлённо, но без недоверия. Она ни на мгновение не усомнилась, что я сказал ей правду.

— Так вот оно что! — протянула она. — Но почему ты сразу не признался? Зачем поставил нас в такое дурацкое положение? Мы гурьбой обрушились на тебя с незаслуженными упрёками, а теперь я чувствую себя без вины виноватой. Ты это понимаешь?

Я угрюмо кивнул:

— Да, понимаю.

— Так какого же чёрта ты так поступил? Ты что, моральный мазохист? Тебе нравится, когда тебя считают негодяем?

— Нет. Но мне не нравится, когда меня жалеют. Я не хотел выглядеть в глазах родных штатным приёмным отцом для детей Джо.

— Вот дурак! — от всей души сказала Анхела, а затем, после некоторых раздумий, закатила мне звонкую пощёчину: — Это тебе за ложь.

Я почувствовал громадное облегчение. Всякий раз, когда Анхела давала мне пощёчину, это значило полное отпущение грехов. Порой мне даже казалось, что таким образом она выражает свою досаду по поводу того, что наша очередная ссора закончилась.

— И всё же, — продолжала Анхела. — Почему ты не забрал Дональда?

— Джо заартачился, — объяснил я. — Ещё полгода назад я собирался предъявить отцовские права, ждал лишь, пока уладится вопрос с Дженнифер. А потом появилась Софи, и Джо начал колебаться. Всё тянул и тянул волынку. В конце концов он вроде бы решился и дал добро, но стоило мне рассказать нашим про Дональда… Короче, у Джо снова заклинило мозги. Мало того, он чуть ли не обвинил меня в том, что, дескать, я краду у него детей. Ну, совсем свихнулся. Не знаю, что будет дальше.

Анхела придвинулась ко мне вплотную и положила голову на моё плечо.

— Не злись на него, Кевин. Ему очень тяжело. Это так больно — отречься от собственного ребёнка. Его приводит в отчаяние мысль, что его родной сын будет считать своим отцом совсем другого человека…

— Но он же прекрасно понимает, что выбора у него нет. Он должен смириться, если не хочет травмировать ребёнка.