Я останавливаюсь. Я стою и смотрю. Я опускаю голову, хватаю его плечо и продолжаю путь.

– Ничего, – отвечаю я.

Мы продолжаем идти по торговому району Саус-Стрит-Сипорта. Я помню, как сидела здесь, смотря на сияющий булыжник, на все эти дорогие магазины, ощущая себя в самом лучшем месте в мире. Месте, которое невозможно испортить. Теперь я не вижу ничего, кроме разрухи. Здесь больше ничего не напоминает о былом величии.

Мы поворачиваем налево на Фултон и в отдалении я вижу набережную. Уже наступают сумерки, тяжелые серые облака собираются на горизонте и, когда я вижу воду всего в паре кварталов от нас, я вновь обретаю надежду. Следы автобуса поворачивают на эту дорогу, ведя прямо к пирсу. Нам это удалось.

Мы идем быстрее и у меня в кровь выделяется адреналин, когда я думаю, что Бри может все еще быть здесь, на пирсе. Я непроизвольно провожу рукой по ремню в поисках оружия, прежде чем вспоминаю, что у меня ничего не осталось. Неважно. Если она здесь, я найду способ вернуть ее.

Мы всходим на деревянный причал Сипорта, когда-то переполненный туристами, а теперь абсолютно безлюдный. Высокие парусники прошлого все еще стоят здесь, покачиваясь на волнах – но теперь от них остались лишь гнилые каркасы. В конце пирса я вижу автобус. Я направляюсь к нему с колотящимся от волнения сердцем, надесь, что Бри все еще там.

Но, конечно, автобус был разгружен уже очень давно. Я дохожу до него и заглядываю внутрь – пусто. Я смотрю на снег и вижу следы того, как их выводили из автобуса, вели по сходням к лодке. На воде я вижу большую ржавую лодку примерно в километре от нас, пришвахтованную к Губернаторскому острову. С нее сводят цепочку девочек. Бри тоже среди них, я это чувствую.

Я чувствую решимость. Но и безысходность. Мы упустили лодку. Мы слишком опоздали.

– Утром будет еще одна лодка, – говорит Логан. – На рассвете. Всегда есть, раз в день. Нам лишь нужно дождаться. Найти убежище на ночь.

– Если вы переживете ее, – раздается странный голос сзади нас.

Мы поворачиваемся.

В трех метрах сзади нас стоит группа из дюжины человек, одетых в желтый камуфляж. В центре их человек, похожий на главного. Его лицо перекошено и поплыло, как и лица других. Он выглядит даже хуже биожертвы, если это вообще возможно. Наверное, потому, что живет в радиоактивной зоне.

Каким-то образом им удалось подкрасться к нам. Их гораздо больше, чем нас, у нас совершенно нет оружия, а в их руках я замечаю пистолеты. У нас нет шансов.

– Вы сейчас на нашей территории, – продолжает он. – Почему бы нам не убить вас самим?

– Пожалуйста, – умоляю я, – охотники за головами забрали мою сестру. Мне нужно забрать ее!

– Мы не любим охотников не меньше вашего. Они ездят здесь на своих автобусах, будто это их территория. ЭТО МОЯ ТЕРРИТОРИЯ! – визжит он, его лицо искривилось, а глаза выпучились. – ВЫ СЛЫШИТЕ МЕНЯ? ОНА МОЯ!

Я вздрагиваю, услышав его голос, искаженный от ярости. Я чувствую истощение, боль и едва могу стоять.

Он делает к нам шаг и я готовлюсь отражать атаку. Но прежде, чем я успеваю закончить эту мысль, мой мир начинает кружиться. Он кружится снова и снова и, прежде чем я это осознаю, я начинаю падать.

И затем все погружается во тьму.

Я с трудом раскрываю глаза. Я не понимаю, живая я или мертвая, но если живая, то я и не знала, что жизнь может быть такой: каждый мускул в моем теле горит огнем. Меня трясет и мне холоднее, чем когда-либо раньше в жизни, – и в то же время я горю изнутри, по задней стороне моей шеи бежит холодный пот. Мои волосы прилипли к щеке и каждая клетка болит сильнее, чем я смогу описать. Это похоже на худшую лихорадку, когда-либо бывшую у меня, – раз в сто.

Эпицентром боли является лодыжка: она пульсирует и по ощущению размером с футбольный мяч. Боль такая сильная, что я жмурю глаза, сжимаю зубы и молча молюсь, чтобы кто-нибудь просто отрезал ее.

Я оглядываюсь и вижу, что лежу на бетонном полу, на верхнем этаже заброшенного склада. В стене виднеются огромные фабричные окна, большая часть стекол выбита. Залетают прерывистые потоки холодного ветра, вместе со снежными порывами, по комнате кружат хлопья снега. Через окна я вижу ночное небо с низко висящей между облаков полной луной. Это самая красивая луна, какую я когда-либо видела, она заполняет склад рассеянным светом.

Я чувствую нежную ладонь на своем плече.

Я поднимаю подбородок и мне удается повернуться на милиметр. Там, на коленях подле меня, сидит Логан. Он улыбается. Я не могу даже представить, как выгляжу сейчас, и смущаюсь, что он видит меня такой.

– Ты жива, – говорит он, и я слышу облегчение в его голосе.

Я задумалась, стараясь вспомнить, где я. Я помню Сипорт… пирс… я чувствую еще одну волну боли, захлестнувшую мою ногу и часть меня желает, чтобы Логан просто дал мне умереть. Он держит шприц, подготавливая иглу.

– Они дали нам лекарство, – говорит он. – Они хотят, чтобы ты выжила. Они не любят охотников еще почище нашего.

Я стараюсь понять, что он говорит, но мой мозг совсем не работает и меня так сильно трясет, что стучат зубы.

– Это пенициллин. Не знаю, сработает ли он – не знаю даже, настоящий ли он. Но попробовать надо.

Этого он мог бы и не говорить. Я чувствую, как распространяется боль, и знаю, что выбора нет.

Он берет мою руку в свою и я сжимаю ее. Он наклоняется и вставляет иглу прямо в мою лодыжку. Через секунду я чувствую острую иглу, входящую в мою плоть. Я резко вдыхаю и еще сильнее сжимаю его руку.

Когда игла проходит глубже, я чувствую, как в меня входит горячая жидкость. Боль невозможно описать и, не сдержавшись, я слышу свой крик, эхом разлетающийся по складу.

Когда Логан вынимает иглу, я чувствую еще один порыв ветра и снега, охлаждающий пот на моем лбу. Я стараюсь снова дышать. Я хочу взглянуть на него, поблагодарить. Но не могу: мои глаза, сразу потяжелевшие, закрываются сами по себе.

И через мгновенье я снова вырубаюсь.

* * *

Лето. Мне 13 лет, Бри – 6, и мы идем, держась за руки по чудесным улочкам Сипорта. Здесь гудит жизнь, все снуют туда-сюда, и мы с Бри бежим по мостовой, смеясь над забавными людьми.

Бри играет в классики, перепрыгивая трещины на тротуаре, и я стараюсь повторять ее движения. Она громко смеется над этим, а затем и вовсе хохочет во весь рот, когда я играю с ней в догоняшки вокруг статуи.

Позади нас идут, взявшись за руки, мои родители; они улыбаются. Это один из тех моментов, когда я помню их счастливыми вместе. Это один из тех редких моментов, когда папа вообще с нами. Они идут вслед, приглядывая за нами, и я никогда не чувствовала себя в большей безопасности, чем тогда. Мир безупречен. Мы всегда будем такими счастливы.

Бри находит детские качели-весы и в восторге бежит прямо к ним. Она не медлит, зная, что я прыгну с другой стороны и выровняю ее. Конечно же, я так и делаю. Она легче меня и я стараюсь не отталкиваться слишком сильно, чтобы она была в равновесии со мной.