– Я чувствовала твой взгляд,-сказала Элисон, когда они сели в машину, которая должна была доставить их в Вашингтон. – Один раз я даже оглянулась. Ты изучал толпу. И я знаю, что ты слышал каждое слово, сказанное мне. Заметил что– нибудь интересное?

– Да,– ответил Питер,-одного майора. Похож на итальянца или испанца. Он не подходил к тебе. Единственный из всех офицеров. Элисон смотрела через окно машины на ряды могил. Она говорила тихо, чтобы их не слышали водитель и сопровождающий:

– Да, я видела его.

– Значит, ты заметила, как странно он себя вел.

– С его точки зрения, он вел себя нормально. Ненависть, которую он испытывал, на его лице было так же легко различить, как наградные нашивки на мундире. Это чувство неотделимо от его наград.

– Кто он?

– Его зовут Пабло Рамирес. Он из Сан-Хуана, один из первых слушателей Вест– Пойнта с территорий. Мне кажется, его следовало бы назвать символическим испанцем, если бы кто-нибудь смог объяснить этот термин.

– Он знал твоего отца?

– Да Они вместе служили. Рамирес поступил в Вест-Пойнт на два года позже отца. Питер дотронулся до ее руки:

– Они вместе служили в Корее?

– Ты имеешь в виду Часон?

– Да.

– Не знаю. Впрочем, они служили в Корее. И в Северной Африке во время второй мировой войны, и несколько лет назад во Вьетнаме. Но о Часоне я ничего не знаю.

– Мне бы хотелось это выяснить. Почему он ненавидел твоего отца?

– Я не уверена, что он ненавидел его или что ненавидел больше, чем других. Его ненависть многолика.

– Почему?

– Он все еще майор, а большинство его сверстников уже подполковники, полковники и бригадные генералы.

– Тогда его ненависть оправдана. Его обходили, потому что он пуэрториканец?

– Частично по этой причине… Общество здесь довольно замкнутое. Мне приходилось слышать такую шутку: "Будь осторожен, если пригласишь Рамиреса на коктейль в морское собрание. Смотри, чтобы на него не надели куртку официанта". На флоте пуэрториканцы используются как прислуга или что-то в этом роде.

– Это в значительной мере оправдывает его чувства.

– Конечно, но не полностью. Рамиресу давали не один шанс, даже чаще, чем другим, и как раз потому, что он принадлежит к национальному меньшинству. Однако он этим не воспользовался. Питер, охваченный тревожным чувством, посмотрел в окно. Замеченный им взгляд Рамиреса выражал конкретную ненависть, ненависть к конкретным объектам. Гроб с телом Макэндрю, могила Макэндрю…

– А какого мнения был о нем твой отец?

– Примерно такого же. Мелкий, вспыльчивый, чересчур эмоциональный, совершенно ненадежный человек. На него нельзя положиться. Отец дважды отказывался подписать представление о присвоении Рамиресу очередного воинского звания. Ничего особенного он о нем не рассказывал.

– А что он имел в виду, когда говорил, что на него нельзя положиться? Эдисон нахмурила брови:

– Мне нужно подумать. По-моему, речь шла о каких-то отчетах. – Хорошо, но что значит "отчеты"? Она рассмеялась;

– Прости, я имела в виду донесения. Оперативные и разведывательные сводки.

– Все равно непонятно, однако можно догадаться. Твой отец говорил, что Рамирес-лжец. Либо по натуре, либо по убеждению.

– Может быть. Впрочем, для меня он слишком незначительная фигура.-Элисон положила руку на руку Ченселора: – Все кончено, все прошло. И спасибо. Я не нахожу слов, чтобы поблагодарить тебя.

– У нас еще не все кончено, – возразил он. Она заглянула ему в глаза и, улыбнувшись, проговорила:

– Надеюсь. Прекрасная идея отправиться в отель, Давай отдохнем и не будем ни о чем думать Я устала от размышлений. Завтра пойду к адвокату и улажу свои дела. Прошу тебя, не считай, что ты обязан остаться. Через несколько дней я уже буду в Нью-Йорке. Ченселор был поражен. Неужели она забыла обо всем? Он держал ее руку, не желая отпускать.

– Но ведь тот дом в Мэриленде… Туда проникли, и там…

– О боже! Ну и пусть. Он умер, они добились своего, что бы это ни было.

– Мы поговорим об этом позже,– сказал он. – Хорошо. Питер понял. Элисон пережила смерть отца, перенесла все муки, связанные с расследованием причин этой смерти. На похоронах она увидела людей, которые давно пытались его уничтожить. Похоронная церемония на Арлингтонском кладбище явилась для нее своеобразным символом: гордиев узел разрублен, она свободна и теперь может искать свое место в жизни А он просит ее вернуться в мир тревог и ужасов. Однако иначе поступить он не мог. Дело-то не окончено. Он это знал, знала и она. Но Ченселору было известно еще кое-что. Элисон сказала, что Рамирес слишком незначительная фигура. Она ошибалась.

Снова лимузины с точно выдержанными интервалами с разных сторон подкатывали к дому на тихой улочке Джорджтауна. Снова водители везли своих пассажиров, не видя их лиц, на совещание Инвер Брасс. Давно уже между ветеранами организации – Браво, Венисом и Кристофером – существовала молчаливая договоренность, что новым Генезисом станет один из молодых членов – Бэнер или Пэрис. Каждый из них, вне всяких сомнений, обладал выдающимися способностями в нескольких областях знаний и был достоин занять этот пост. Бэнер стал членом Инвер Брасс шесть лет назад. До этого он был президентом крупного университета на востоке страны, самым молодым в его истории, но покинул пост, чтобы занять место председателя в международной организации под названием "Рокстон фаун-дейшн". Звали его Фредерик Уэллс, и специализировался он по валютным операциям. Несмотря на то, что его деятельность позволяла ему оказывать влияние на политику в международных масштабах, Уэллс никогда не упускал из вида соблюдение прав человека: уважение его достоинства, предоставление свободы выбора и самовыражения. Уэллс глубоко верил в людей со всеми их недостатками, яростно обрушивался на тех, кто пытался оказывать на них давление, заставить подчиниться чужой воле. Его гнев пришлось испытать на себе самому Джону Эдгару Гуверу, хотя последний и не догадывался, откуда этот гнев исходит. Пэрис, он же Карлос Монтелан, был в Инвер Брасс новичком. Он вступил в нее около четырех лет назад. Пэрис был ученым. Его предки происходили на Кастилии, но сам он прочно обосновался в Америке, куда его семья бежала, спасаясь от фалангистов. Он заведовал кафедрой международных отношений в Гарвардском университете и считался одним из виднейших специалистов страны по геополитике двадцатого века. В последние двенадцать лет каждая из сменявших друг друга администраций привлекала Монтелана к работе в госдепартаменте, хотя он все-таки был ученым, а не практиком. К тому же ему были известны те скрытые опасности, которые становились явными, когда теоретики вторгались в бурный мир прагматиков. Все же Монтелан не прекращал своих исследований, никогда не останавливался на полпути, а старался всесторонне оценить людей и мотивы их поведения. И если он находил, что эти мотивы недостойны или же вредоносны, то мог прибегнуть к самым решительным действиям. Не дрогнул он и в случае с Джоном Эдгаром Гувером. Несмотря на настойчивость Кристофера, Браво уклонился от окончательного выбора. Кристофером же был Джекоб Дрейфус – банкир, последний из европейских колоссов, соперничавший с домами Баруха и Лемана. Ему было восемьдесят лет, и он сознавал, что времени у него осталось немного. Кристофер считал, что для Инвер Брасс очень важно иметь лидера. Ведь дом без хозяина – не дом. А для Джекоба Дрейфуса не было на земле дома роднее, чем тот, в создании которого он принимал участие, то есть Инвер Брасс. Об этом он сказал Браво, и Мунро Сент-Клер признал, что никто не смог бы выразить эту мысль лучше, чем Джекоб. Сент-Клер был одним из создателей Инвер Брасс, как и Даниел Сазерленд, негр-гигант, чьи выдающиеся способности привели его с полей Алабамы в высшие судебные инстанции страны. Но ни Браво, ни Венис не смогли бы дать такое точное определение политики Инвер Брасс, как это сделал Кристофер. Как выразился Джекоб Дрейфус, Инвер Брасс была рождена в хаосе, в период, когда страну разрывали на части и она находилась на грани самоуничтожения. Рынок катастрофически сокращался, коммерческие сделки перестали заключаться, предприятия и магазины закрывались, фермы стояли заброшенные, скот погибал, а машины ржавели. И, как неизбежное следствие, начались акты насилия. Бесталанные лидеры в Вашингтоне были не способны принять необходимые меры. В такой обстановке, в конце 1929 года и была создана Инвер Брасс. Первым Генезисом стал шотландец, банкир, который последовал советам Баруха и Дрейфуса и оставил коммерческую деятельность. Именно он дал сформировавшейся организации название по небольшому озеру на севере Шотландии, которое нельзя было отыскать ни на одной карте Ведь Инвер Брасс должна была существовать тайно. Она функционировала вне, рамок правительственной бюрократии, и действовать надо было быстро и решительно. Крупные денежные суммы переводились в охваченные бедствием районы, где нужда порождала насилие. Средства Инвер Брасс помогали сократить число актов насилия в стране, притушить антиправительственные настроения. Были и ошибки, но их исправляли, как только становились понятны причины, в результате которых они были допущены. Правда, в некоторых случаях уже ничего нельзя было исправить. Депрессия охватила весь мир, капиталовложения требовались и за пределами страны. Германия. Версальский мирный договор. Локарнские договоры, план Дауэса – все это, по мнению членов Инвер Брасс, было ошибкой. И в этом заключалась их собственная роковая ошибка, ошибка, которую сорок лет спустя аспирант по имени Питер Ченселор квалифицировал совсем иначе. Он назвал ее международным политическим заговором. Его, этого молодого человека, следовало немедленно остановить, ведь в орбиту его исследований попала Инвер Брасс. Правда, он не догадывался об этом. Однако допущенная ошибка подтолкнула людей из Инвер Брасс к деятельности в новой области. Они вступили в сферу национальной политики. Сначала для того, чтобы попытаться исправить ошибки, а затем и для того, чтобы внести в эту политику свой вклад. Инвер Брасс располагала и интеллектуальными и материальными ресурсами. Она могла действовать быстро и независимо, руководствуясь только своим коллективным разумом. Выслушав настойчивый призыв Джекоба о скорейшем назначении нового Генезиса, Мунро Сент-Клер и Даниел Сазерленд отреагировали довольно спокойно – они дали свое согласие, практически никак не возразив. Но Сент-Клеру было известно то, чего не мог знать Сазерленд, – что в ряды Инвер Брасс, вероятно, пробрался предатель. Что касается Сазерленда, то его сомнения относились к другой области. Сент-Клеру казалось, что он догадывается, какого они рода: дни Инвер Брасс сочтены, с уходом ветеранов организация, скорее всего, распадется, и, может быть, это к лучшему. Сомнения самого Сент-Клера носили более конкретный характер. Именно поэтому он не хотел назначения нового Генезиса, во всяком случае, не из числа имеющихся претендентов. Ведь если в организацию проник предатель, то это или Бэнер, или Пэрис. Они сидели за овальным столом, и пустующее кресло Генезиса напоминало им о бренности их существования. Не было необходимости разводить огонь в камине. Никаких документов сжигать они не собирались – стол был пуст. Не поступило и шифрованных донесений, поскольку они не намеревались принимать какие-либо решения. Предстоял только обмен информацией и ее обсуждение. Ловушка была поставлена. Сент-Клер должен был вести совещание таким образом, чтобы проследить за реакцией каждого из присутствующих. Затем предстояло обсудить две кандидатуры: Филлис Максвелл журналистка, и Пол Бромли, по кличке Гадюка, забытый обличитель Пентагона, которого мог легко разыскать любой из сидящих за столом.