Злобный визг все еще разносился по дому. Доктор заколебался. Ну что же, это в порядке вещей. Деревенский врач должен быть готов ко всему, а оказать услугу богатым пациентам всегда полезно. Это люди состоятельные, и если он избавит их от вздорной родственницы, они не станут ворчать по поводу лишней пары гиней в счете.

— Моя дочь в отъезде, — сказал он. — Если миссис Риверс не побрезгует нашим скромным гостеприимством, я уверен, что миссис Томас будет рада предложить ей эту комнату. Но согласится ли она поехать со мной?

— Дай-то бог! — простонал Генри.

Беатриса повернулась к нему с невозмутимым видом.

— Мне кажется, будет лучше, если мы предоставим уладить все это доктору Томасу. Он гораздо лучше нас понимает, как повредила бы ее здоровью бессонная ночь, когда негде даже прилечь. Моя невестка страдает ревматизмом, доктор; быть может, вы убедите ее принять одну из ваших превосходных пилюль?

Их взгляды встретились; его глаза посмеивались. Неплохая мысль: дать этой ведьме опия и уложить ее спать.

Беатриса задержалась в дверях.

— Вы, конечно, понимаете, доктор, что этот разговор должен остаться между нами. И я думаю, в таком случае все пойдет гладко. Это чрезвычайно любезно с вашей стороны, и все мы от души вам благодарны.

Когда уже почти выплакавшуюся Фанни удалось наконец усадить в карету доктора, Генри со вздохом облегчения всем телом навалился на входную дверь и захлопнул се, преодолевая напор завывающего, пронизанного дождем ветра.

Потом Беатриса осторожно приоткрыла дверь спальни. Там было темно. С кровати доносились тихие всхлипывания, и она остановилась рядом с тем, кто лежал ближе к ней. Но его дыхание было глубоким и ровным: Дик уже уснул. Плакал Гарри, дитя брайтхелмстонского ужаса. Она нагнулась к нему.

— Тебе больно, милый? Доктор на всякий случай оставил для тебя лекарство.

— Нет, нет, я не потому.

Она опустилась на колени около кровати.

— Так почему же?

Он зарыдал.

— Это я виноват… это я во всем виноват… Мне так горько, мамочка, так горько…

Она обняла его и прижалась щекой к его щеке.

— Милый, мне тоже горько, и гораздо больше, чем тебе. Ну, не нужно, не нужно, родной мой. Я люблю тебя.

Он обхватил ее шею незабинтованной рукой и спрятал лицо у нее на груди.

Когда пробило одиннадцать. Повис в одних носках вошел в комнату и на цыпочках приблизился к Беатрисе, которая сидела с книгой у затененной лампы.

Гарри согласился принять снотворное, и теперь оба мальчика мирно спали.

— Я приготовил для вас на кухне горячего молока сударыня; мистер Риверс просит, чтобы вы теперь легли спать и разрешили мне подежурить здесь.

— Ложитесь вы, Повис, у вас был тяжелый день, а я еще не очень устала.

— Зато устанете к завтрему, сударыня, а вам предстоит денек потяжелее, чем кому-нибудь из нас, — ведь вам придется иметь дело с Биллом. Я лягу, когда меня сменит мистер Риверс. Мне велено разбудить его в три.

Она встала.

— Пойдемте пока со мной на кухню; они крепко спят. Она села у кухонного стола, подперев подбородок ладонью, и с серьезным вниманием разглядывала Повиса, пока он наливал и подавал ей горячее молоко.

— Сядьте, пожалуйста, — сказала она, — я хочу посоветоваться с вами.

Что вы подразумевали, говоря, что мне придется иметь дело с Биллом?

— Разве вы не пойдете к нему утром?

— Да, я иду туда с мистером Телфордом.

— Ну, так, значит, разнимать их придется вам. Она улыбнулась.

— Для драки нужны двое. Я думаю, вы убедитесь, что мисгер Телфорд готов многое стерпеть от Пенвирна.

— Это хорошо, — серьезно сказал Повис. — Ему таки придется стерпеть очень многое.

— Будем говорить прямо, Повис. Вы хотите предупредить меня, что Пенвирн не из тех людей, кому легко помочь?

— Да сударыня.

— Но как бы трудно это ни было, я должна ему помочь. Я не хочу требовать от вас откровенности, но мне надо понять его как можно лучше.

Помните, ведь я ни разу его не видела. Вы его хорошо знаете?

— Нет, сударыня; его никто хорошо не знает. Он этого не допускает.

— А вы пытались с ним сблизиться?

— Да нет, не особенно. Но мистер Риверс пробовал.

— Почему же он не хочет, чтобы люди узнали его поближе?

— Да потому, что тогда ему придется узнать поближе самого себя, а этого он боится.

— Почему боится?

На этот раз, прежде чем ответить. Повис задумался.

— Знаете ли вы, сударыня, что это за чувство, когда не можешь кого-нибудь простить?

— К сожалению, очень хорошо знаю. Пожалуйста, скажите мне, кого он не может простить? Миссис Риверс?

— Ее-то? — На лице Повиса мелькнуло отвращение. — Да Билл плевать на нее хотел, на вошь этакую! Прошу прощения, сударыня: я знаю, при дамах такие слова говорить не полагается.

— Мы разговариваем как мужчина с мужчиной, Повис. Если можно, объясните мне, что вы имеете в виду. Кого он ненавидит? Надеюсь, не моего брата?

— Ну, он-то ему зла не причинял. Нет, сударыня; это кое-кто побольше…

Это сам господь бог вседержитель. Может, он и возносится на крыльях херувимов, но проклятие Билла следует за ним.

Он умолк, а потом тихо прибавил:

— И не только Билла. Видите ли, сударыня, — продолжал он, еще помолчав, — господь был суров с Биллом; слишком суров для милосердного бога. Ну да Билл не первый и не последний.

— Понимаю. Мне очень важно это знать. А теперь расскажите мне что-нибудь о его жене. Мой брат говорил, что это брак не очень счастливый.

Что в ней плохого?

— В Мэгги-то? Вы сами сразу поймете, как только ее увидите, беднягу.

— Благодарю вас. Теперь я пойду спать. И… Повис…

— Слушаю, сударыня.

— Доктор рассказал нам, как вы помогали ему и сколько вы сделали, прежде чем он приехал. Мы с мистером Телфордом вам очень благодарны.

Беатриса протянула ему руку. Он взял ее, на секунду сжал в своих ладонях, отпустил и начал мыть чашку.

— Вам не за что благодарить меня; я знаю, что значит потерять ребенка.

Спокойной ночи, сударыня.

Эллен вошла и отдернула занавеску.

— Мальчики чувствуют себя совсем хорошо, сударыня. Мастер Гарри уже сидит, и оба они совсем меня замучили — все спрашивают, что им дадут на завтрак. Мастер Дик говорит, что вчера остался без ужина и теперь голоден, как волк.