— заговорщицки перешёл я почти на шёпот, — я такой же и для Петра Абрамовича сделал.

— Какой же это секрет, если он перл в перстень вставил и всем твердит, что изумрудная жемчужина тобой сделана?

Вот так и проваливаются явки, а за ними и целые разведывательные агентурные сети. Кто-то что-то сказал на краю губернии, а в Пскове об этом уже архиепископ знает. Да и ладно. Я пока не внакладе.

— Саша, а мне сделаешь перл, которым не нужно управлять? А то скоро учёба, задания, а при свече темно читать, — попытался пробить меня на жалость Лёва.

— Нет, братишка, тебе не сделаю, — помотал я головой, — Чтобы не читать в потёмках у тебя есть мой фонарик. Тренируйся на нём, чтобы даже не замечать, как сквозь тебя течёт эссенция. Иначе, получив в руки простейший фонарик, который достаточно только взять в руки, ты не захочешь учиться контролировать что-то более сложное.

Допускаю, что я слишком многого хочу от брата. Возможно, сейчас он и обидится, но Лёва — пацан не глупый, надеюсь он поймёт, что я желаю ему только добра, и лёгкий путь ни к чему хорошему его не приведёт.

Не знаю, какие уроки вынес брат, поскольку стоило нам вернуться в Михайловское, как они вместе с псом куда-то умчались и появились только за ужином. Как я и предполагал, Рингер уже был вычесан и, судя по вздутому животу, чьей-то заботливой рукой даже накормлен. Лёва Лёвой, а вот счастливое лицо Никиты после ужина нужно было видеть. У дядьки был такой вид, словно он в лотерею главный приз выиграл.

Были ли в Российской империи лотереи? Конечно, были, но в основном благотворительные. Например, в тридцать восьмом году Тарас Шевченко получил вольную за две с половиной тысячи рублей. Такую сумму собрали на лотерее, выставив призом портрет Василия Жуковского, написанный Карлом Брюлловым. Ну а то, что портрет выиграла Императрица Александра Фёдоровна, то дело десятое. Факт в том, что лотереи проводились со времён Петра I.

В общем, куда только не примерял дядька свой фонарик. Даже задумался над тем, чтобы проколоть себе ухо, дабы на нём носить вставленный в серёжку артефакт. Кончилось всё тем, что я подобрал в шкатулке с трофеями ажурную дешёвую брошку, в которую вместо мелкой стекляшки вставил перл, а с краёв привязал к ней две тесёмки, пожертвованные Ольгой из своих запасов. Вся эта конструкция повязывалась на голове, и в результате Никита бродил по ночному двору, как рыбак с налобным фонарём из моего времени. Месяца под косой, как и самой косы, у дядьки, конечно же, не было, но то, что во лбу звезда горит — это прямо про него в своё время поэт написал.

— Никита Фёдорович, доволен?

— Да как не быть довольным! Терь всяк увидит, что у меня штука магическая есть, а значит и авторитет среди нас, простых людей, ого-го, как поднимется.

— Авторитет — это очень хорошо. Очень скоро он тебе потребуется, — призадумался было я, но понял, что никого другого у меня нет, кому можно такое доверить, — Мне скоро в Петербург ехать, а ты тут останешься.

Моё решение дядька воспринял, как удар судьбы.

— Нешто провинился я в чём? — произнёс он негромко, но даже при этом у него под конец голос сорвался.

— Нет. Считай, на повышение пошёл. Не просто так тебя оставляю, и не навсегда. Моим доверенным лицом побудешь, и управленческому делу поучишься.

— Загадками говоришь, барин.

— Какие уж тут загадки. Сетевязальный заводик мы же вместе перед покупкой осматривали, так?

— Ну, так…

— Ремонт здания полотняной мануфактуры я при тебе начал, так?

— Так.

— А как уеду я, кто за всем досмотрит, а затем чухонок встретит и расселит?

— Я?

— Конечно ты, кто же ещё. Денег я тебе оставлю. Снабдишь их всякими мелочами житейскими, одёжкой зимней, утварью кухонной и сырьём, чтобы работать начинали. А как управишься, так и ко мне приедешь, если я сам раньше к тебе не выберусь. По зиме-то, да на санях — это тебе не летом по кочкам трястись. Вмиг лихачи домчат.

— Как же вы в Питере-то без меня будете? — расстроился дядька.

— Да вроде подрос я уже, Никита Фёдорович, а ты и не заметил.

— И то верно, — согласился дядька.

Глава 19

Не успели мы толком отобедать и к десерту перейти, как на тебе — гости прибыли. И не сказать, чтобы незваные. Вдова с двумя дочерьми приехала за родовым кольцом, которое у меня среди трофеев опознано было.

Из Шушериных они, но не из тех, что у нас в ближних соседях, а из Шушериных-Гнедских.

Долго до неё бабкино письмо добиралось, но оно и понятно. Мало того, что через урядника ушло, так и времена нынче такие, неторопливые.

Встречала их бабушка по всем канонам русского гостеприимства.

А я, глядя на то, как вдовушка, чуть старше тридцати, глазками по сторонам стреляет, отправил верхами Прошку в Петровское с запиской. Дамочка-то она вполне себе интересная, как и пара дочек при ней. Неужто дядья нам компанию не составят?

Старшая из дочек мне не совсем понравилась.

Красива, спору нет, но чересчур надменна.

Зато Наденька, младшенькая — просто кладезь милоты и обаяния. И я, если что, уже с первых же её предложений приглашён к ним в имение на празднование её совершеннолетия. А мы ведь с ней даже поговорить толком не сумели. Одними глазами больше успели сказать, чем слов произнести.

Вдовушка, которая кстати, уже дважды вдова, так как отец её дочерей и её первый муж погиб при Бородино, а второго мужа бандиты грохнули, на поведение дочерей внимания не обращала, оттого и пропустила моё общение с младшенькой. А та меня пригласила…

Как я понимаю, это не просто приглашение, а намёк, и очень даже жирный.

Когда девушка тебя приглашает на своё пятнадцатилетие, ту дату, после которой ей официально разрешено вступать в брак, тут даже самый тупой задумается.

Вот и я задумался…

Этак серьёзно. Пока не понял, что это не я туплю, а мне гормоны Ганнибалов в голову ударили, отбивая все иные способности, кроме тех, чисто инстинктивных. Основных. С которыми не поспоришь.

Тут ещё и сомнения добавились. Обе дочки хороши, но глядя на них я не ощутил того особого флера девчачести, который вроде и неуловим взглядом, а бьёт