Матросы же, оголившись и живя, не забывали забот, захваченных с собой из грешного мира. Они начинали бродить по поселку с десяти утра. Собирались группами и прогуливались от кокосовых пальм до скалы и обратно. Безрадостно. Голые, точно рекруты на медицинском осмотре.

Они зевали. По сто раз переспрашивали, в котором часу обед. Потом ели — без соусов, перца, вина, а также без мяса, без фабады[76]и рагу. Как в санатории!

«Пение тысячи птах», о которых писал Адмирал, им души не трогало. Давно перестали их потешать и выходки обезьян.

Спасаясь от безделья, изобрели они способ изготавливать фигурки из сока каучука и начали пускать по волнам сотни щеглов, красногрудок, чаек, каких-то зверьков. И упражнялись в меткости.

А механизм созидания, главный источник несчастий и радостей европейского человека, все же продолжал функционировать. Тайно, под покровом ночи. Днем земледельцы спали в своих гамаках, а ночью отправлялись на делянки и до рассвета рубили кустарники, выпалывали сорную траву. Когда заканчивали расчищать землю, звали землемера и нотариуса, и те оформляли должным образом право владения, за что им платилось вдвое против официальной таксы.

Священники Буиль, Вальверде, Коланхело и Пане слыли открытыми противниками новых порядков. Не таясь, с большим энтузиазмом готовили они тесто для облаток — теперь уже из кукурузной муки.

Да и сами Колумбы (братья, сыновья, племянники и кузены Адмирала) числились среди недовольных и на каждом углу поносили сюрпризы райской жизни. Они покинули Геную в жажде прославиться и разбогатеть, о чем Адмирал так написал в послании к королям: «Теперь первооткрывателями мечтают стать даже ткачи».

Джакомо Рико и другие генуэзцы из Транснационального агентства видели: дни проходят, а доходных дел не прибавляется. Рай держался за свои земли по всем законам маркетинга. Как опытные специалисты, они убедились, что наступил момент «нулевого роста». Момент нежелательный и тревожный. Но пока донесений об этом в Центр отправлено не было.

Недовольные предприниматели, от сыровара Баварелло до златоискателей, громко поносили ландскнехтов и всех представителей власти. Плелся заговор. В него был втянут даже палач Капуча…

Франсиско Ролдан, человек из стражи Бартоломе Колумба, смуглый субъект с большими усами и длинной шевелюрой, стал вдруг заметной фигурой.

Он нагло присвоил себе звание «полковника» (итальянская выдумка, мало известная в те времена в Испании). Обильно украсил куртку нашивками, начал носить прусский шлем, увенчанный наконечником копья.

В любовницы взял Дьяволицу. И руководил заговором из ее «полевого» борделя, построенного для них ангелами на отмели, прозванной Каменным Мысом.

Ролдан принимал посетителей лежа в гамаке, покуривая большие сигары и попивая крепкий напиток из манго. Он обливался потом, ибо ни за что не хотел скинуть куртку, на которой были прилеплены эполеты с золочеными кистями, снятыми с переносного алтаря (теперь он покоился на складе).

Именно там, в борделе, начал рассуждать Ролдан об «отечестве и достоинстве».

Очень быстро превратился он в лидера. Восхождение его было стремительным и неудержимым.

Да, сопротивление чувствовалось. Но все же Декреты входили в жизнь. Законной власти пока еще подчинялись. Учрежденная Адмиралом райская нагота мало-помалу пробивала брешь в стене унаследованной от дедов и прадедов стыдливости. Медленно вступали пришельцы в период коллективной «открытости». И казались только что вылупившимися из своих кирас и костюмов. Потому и выглядели не столько голыми, сколько неполноценными существами, ощипанными курицами. Бледность их тел, многие годы не видевших света, была вызывающей. Катакомбы, в которые вдруг ворвались ненавистные солнечные лучи.

Уже через две недели перестали они, глядя друг на друга, краснеть. И как это обычно происходит, возник авангард наглого бесстыдства и арьергард — консервативный, откровенно враждебный Декретам. К нему примкнули Буиль, Нуньес де Мендоса илюди благородного звания, а также полковник Франсиско Ролдан. На тайные собрания он являлся — и это приходилось сносить! — под руку с Дьяволицей. Теперь она одевалась в черное, носила на груди камею «мадам», ремесло оставила и часто заговаривала о «хозяине». А племянниц, касика Беккио Дьяволица обучила нескольким ходовым приемам: стилю «собачка» и «герцог Омаль».

Нельзя не отметить, что предписанная Адмиралом и поддержанная Сведенборгом любовь без страданий и страсти вылилась на деле в безудержную вакханалию. Возникло увлечение повторением, погоня за количеством. Разве так подобает вести себя в Раю? Люди добропорядочные, вроде Лас Касаса, надеялись, что помрачение скоро рассеется, что все вернется в нормальное русло. Насытится и утихнет свора голодных псов, которых долго держали в клетке и всех разом выпустили на волю. (Со времен потери Константинополя не видели они нагого тела и не знали свободной любви!)

Прошло несколько дней, и наступило пресыщение, пустота. Да и силы начали иссякать. Тем не менее вновь и вновь поднимались они на дрожащие ноги, чтобы вновь бежать за ангелицами и вновь опрокинуть их на песок.

Да, оказывается, у организма были жесткие пределы. И это вызывало растерянность и ярость. Самые отчаянные и неосмотрительные рискнули ступить на самый краешек бездны, испробовать все пути. Но и они лишь истощили силы, почти ничего не получив взамен. Не помогли отвары и мази местных колдунов. Их действие было обманчивым и мимолетным. Что ж, пресыщение — она из самых изощренных и жестоких кар Создателя, «противоядие от греховных наслаждений», как выразился удрученный падре Буиль.

Церковь переживала тяжелые дни. Падре Скварчиалуппи, всегда верно-послушный, преданный ученик святого Августина и святого Фомы, вдруг повесил сутану на дерево. И присоединился к всеобщей вакханалии. А за ним еще четыре семинариста. Сначала к ним отнеслись с интересом, ибо они принесли кое-что новенькое — кое-какие порочные семинарские штуки. Но вскоре и это надоело. Все опять свелось к повторению. Скука!

Дезертирство Скварчиалуппи — и не менее возмутительное поведение Лас Касаса, поддерживающего Адмирала, стали причиной яростных богословских баталий. Каджиан и Пане считали, что оба отступника должны быть отлучены от церкви, ибо слугам Господним не пристало ходить голышом даже в Раю. Скварчиалуппи защищался. Он рассуждал о различии между Раем Небесным, где блаженные воскресают в телесной оболочке, но без постыдных желаний — будь то плотские утехи или чревоугодие (святой Фома), и Раем Земным, куда и привел их Адмирал. Обычаи Рая Земного подробнейшим образом описаны святым Августином в «Граде Божием». Здесь имеет полную силу закон «плодитесь и размножайтесь», возвещенный Иеговой в Бытии (1,28). Да, именно эти строки рассеяли сомнения Скварчиалуппи и вдохновили его на любовные подвиги. Да, он разделял воззрения Сведенборга.

Иерархи, с досадой выслушав перебранку, назвали спорщиков тайными иудеями и неисправимыми милленариями[77]. Приговор был оставлен in suspectis[78], а инквизиторские пытки и костер откладывались до той поры, когда будут отменены Декреты генуэзца (это наступит весьма скоро!).