Ролдан же хотел действовать без проволочек, его с трудом уговаривал повременить падре Буиль.

У иберов меж тем возникли проблемы весьма конкретного свойства. Как сделать более соблазнительными прекрасные тела голых ангелов, которые с улыбкой исполняли любые прихоти богов? Как из глупого пресного послушания извлечь радость насилия?

Всего нескольких дней хватило, чтобы тоска по Греху и по Злу стала просто невыносимой. Все сводилось к безвкусной механике, о которой неинтересно было даже рассказывать. Традиционные садо-мазохистские игры вдруг лишились нужного им пространства.

А из глубин новых земель все прибывали караваны девушек, и каждая с радостью готова была отдаться пришедшим из-за моря богам.

И тогда произошли первые странные события, первые преступления на сексуальной почве. Затем они стали множиться и достигли невиданного размаха. Падре Лас Касас записал: «Люди не могли удержаться от нападений, похищали островитянок на глазах у отцов, братьев, супругов, убивая при этом и грабя».

Мало того, пришельцы принялись наряжать ангелиц в «европейское белье и платье», хотя сами при этом оставались нагими, как и предписывалось Декретом.

У Дьяволицы был отличный нюх на выгодные дела. Она поспешила нарядить двух своих подопечных в платье монахинь, а другим местным девушкам велела надеть костюмы знатных сеньор либо веселых баскских крестьянок. За пару дней доходы ее удвоились. Была введена предварительная запись — за 72 часа. И хотя за тонкими стенами борделя можно было без труда найти десятки обнаженных женщин, приток гостей в заведение был столь велик, что над стойкой бара пришлось повесить табличку: «Предупреждаем достопочтенных клиентов, что категорически запрещается кончать дважды, не вытаскивая. Администрация».

За принудительным одеванием последовала и другая форма насилия — жестокие побои. Крики жертвы давали возможность почувствовать себя настоящим мужчиной, властелином. Вопли, свист хлыста, стоны. Но тропка эта очень скоро привела к несчастью: однажды утром — то было первое облачное, угрюмое утро в землях, где небосклон вечно чист и прозрачен, — было найдено тело принцессы Бимбу. Изуродованное тело прелестной Бимбу, подвешенной за левую руку к кресту-виселице.

Под Древом Жизни, покачиваясь в гамаке, отдыхал от вековой западной усталости Адмирал.

Он то дремал, то наслаждался тайной гармонией птичьего гомона, то пытался постигнуть забытый людьми язык растений. Его не отвлекали ни докучливые выходки обезьян, ни любопытство ангелов, которые нескончаемым потоком прибывали сюда, дабы поклониться богам, пришедшим из-за моря. Они приносили хлеб, лепешки из маниоки, протягивали тут же расколотые кокосы.

Ландскнехт Сведенборг меж тем пытался завести с ними разговор по-еврейски и был счастлив, ибо находил подтверждение своим теориям о происхождении ангельского языка.

Растерянный Лас Касас метался, стараясь примирить земное богословие, которому учили его в семинарии, с райской реальностью.

Но наибольшую выгоду из сих великих событий извлек несомненно Ульрих Ницш. Вот уже более двух десятков лет шел он по следам Адмирала: с того самого дня, как прибыл в Вико де Оливелла. И не прогадал. Ведь только теперь, только здесь можно было проверить истинность философских построений, что защищал он, рискуя жизнью, вызывая ярость «людей здравомыслящих» и заставляя ярче пылать костры инквизиторов-ортодоксов.

Не боясь впасть в преувеличение, скажем: Ницш готовил идеологический переворот — самую рискованную, как считал он, авантюру со времен Христа. Людям будет объявлено, что Бог умер.

Да, именно так: умер Старик-Мечтатель — легкомысленный, капризный, властный, бессмысленно жестокий, обаятельный (когда, например, принимался вдохновенно расписывать крылья бабочек или изобретал раскрас для леопарда).

Бог умер. А люди-то продолжали жить — маленькие червячки вокруг гигантского трупа.

Индейцы казались иными. Те индейцы, что с детским любопытством рассматривали его усищи и карие с желтыми крапинками глаза. Их отношения с природой были естественны и просты. Они не знали злобы. Тиран умер, не успев искалечить им души унижением. Ведь только Ульрих Ницш знал, что Иегова, подчинивший себе весь иудео-христианский Запад, был в действительности демоном-победителем, демиургом-разрушителем.

И теперь он мог это доказать. Близился решающий час. Ландскнехт ликовал и готовился: на своем гортанном наречии приветствовал на рассвете появление солнца, купался в священном водоеме таинов — застывал в неподвижности на поверхности воды, вперив взгляд в небо и разглаживая мокрые усы.

А его кумир, Адмирал, пребывал в блаженном неведении и все ждал возвращения, пусть хоть краткого визита, Господа в покинутый им некогда Сад. Ульрих Ницш не посвящал его в свои планы, не рассказывал о грядущей великой экспедиции, которую можно было бы назвать гносеологическим походом.

Получив от касика Гуайронекса проводников и взяв себе в помощь раввина Торреса, бегло изъяснявшегося на еврейском и английском, ландскнехт направился в глубь сельвы — на поиски следов бога Иеговы.

Они шли по ковру из зеленых растений, бегущих вверх по высоким стволам прекрасных деревьев, окутанных орхидеями. Вступали в переговоры со стадами злобных макак. Просили позволения пройти через владения ягуаров и соглашались при этом на их условия. И наконец достигли Священного Холма, похожего на округлой формы огромный камень или на невесть откуда взявшийся среди дикой растительности купол.

На одном из склонов Холма обнаружили они портик из белого камня, захваченный в плен алчными лианами. У него не оставалось никаких сомнений: то были знаменитые Восточные Врата, через них Адам и его жена, понурив головы, вышли в новую, многотрудную жизнь.

Раввин Торрес вынужден был признать правоту ландскнехта (меж собой они с трудом объяснялись на школьном греческом). Итак, все здесь убеждало: много веков назад был покинут сей Сад, ибо владелец его скончался. Вот почему индейцы напбминали детей, выросших без крепкой отцовской руки. Вот почему не знали они ни дисциплины, ни сильной власти.

Какие еще нужны доказательства? Однако с терпеливостью энтомологов просидели Ницш и Торрес две ночи подряд в засаде. Ждали, не подаст ли Он знака, что жив, что власть его столь же могуча. Но ничего не случилось.

Оставалось последнее средство. Ведь всем известна гневливость Иеговы. И вот иудей Торрес испражнился на крест, а немец Ницш пустил струю на звезду Давида. Но — черные тучи не налетели, небеса не разверзлись, грозные молнии не поразили нечестивцев. Вместе с рассветом пришел восхитительный ясный день, и его приветствовали пением сотни жаворонков.

В порыве неудержимой радости Ницш взвыл. Так родился человек, не знающий власти Тирана. Сверхчеловек.

— Греция! Греция! — вскричал он.

Затем повернулся к раввину Торресу, и тот показался ему ничтожным и жалким — сефардская бородка, убогая нагота. Ницш не мог побороть соблазна и одним ударом свалил его с ног. Но тут же, раскаявшись, поднял и, пока Торрес отыскивал на земле очки, попросил прощения.