жалости ледяная кромка. Без холодных вопросов не бывает правдивых ответов. А без правды нет знания.

И спиртного нет ни в одном шкафу. Ну что за человек этот Джейк! Антон на кухне один, некоторое время медлит, не готовый еще к светской беседе, и думает о сестре. Нет, не об Астрид, а о младшей. Заметил, как Амор выскользнула из церкви. Заметил, потому что знал, что она так поступит, чувствовал это заранее, до того даже, как она выдала себя утренним молчанием и рюкзачком. Чего не ожидал, это как сильно он опечален, хотя сантименты же всего-навсего, ну, не попрощалась она с ним, подумаешь. Можно будет позвонить ей в любой момент, устроить сюрприз, сообщить новость, мол, привет, Саломея получила свой дом. А что, может, даже и сделаю так. Возьму и сделаю.

Сейчас он просто хочет домой, но нельзя так рано, надо совершить положенный обход. Войти в гостиную, отыскать какую-нибудь семью, чтобы затеять с ней склоку. Тратит немножко времени на разговор с тетей Мариной в инвалидном кресле, вернее, с тем, что от нее осталось, с чем-то полурастаявшим и оплывшим, как старая свеча на блюдце. Еще не восемьдесят, но после того, как эмфизема догрызла Оки, она быстро стала сдавать. Взяла его ладонь и гладит, гладит, это новое у нее. Сантименты и слюни старой карги. Ужас, чистый ужас.

Дома за ней сейчас присматривает его никчемный двоюродный брат Вессел, который извиняется и извиняется за вчерашнее. Что с ним такое? Из дома он почти не выходит и палец о палец не хочет ударить, чтобы прокормиться. Потерял уже все волосы, даже бровей почему-то нет, и, поскольку сидит в четырех стенах, бледен, как брынза. Даже в такой день на нем, как всегда, что-то вроде восточного халата, долгополое и развевающееся, под чем, можно предположить, никаких трусов нет. Его внешний вид очень сильно отвлекает от его слов, трудно на них сосредоточиться, а он все талдычит про свой злополучный телефон, который завел его не туда. Я так виноват, мне так неловко…

Из-за чего? Я не понимаю.

Я должен был вчера быть носильщиком, но я заблудился. Мой GPS привел меня не в ту церковь!

О, ничего страшного… Антон отмахивается, ему без разницы. Все вообще без разницы, хотя надо делать вид. Едва избавился от чудаковатого двоюродного братца, как ему на смену пришли контуженые племянник и племянница, Нил и Джессика, дети Астрид. Им сейчас ехать в Баллито. Смотрите в оба, носа не вешайте. Позвоните мне как-нибудь! Пока!

За их круглыми лицами с крапинками подростковых прыщей многое кроется, многое бурлит, но наружу почти не выходит, и потому у них мало запоминающихся отличительных черт. С тех давних пор, как они, всего только семилетние, увидели на ферме мертвого дедушку, в обоих впечатался первобытный страх, боязнь стать в конце тем же самым, чем-то восковым, окоченевшим и необитаемым, и нынешнее знание, что такая же участь постигла их мать, лежащую сейчас под землей на церковном кладбище, пришибло их обоих вновь почти одинаково, как часто бывает с близнецами по сложным причинам. Вдобавок оба они знают, что их жизнь сейчас изменится необратимо и ничего с этим поделать нельзя, что их заберут из одного состояния и перенесут в совершенно другое в самой середине их подростковых лет, на самом гормональном пике, вовсю продуцирующих кожный жир, волосы и половое влечение. Жуть как все это несправедливо! Пока!

Чего они от него хотят? Для чего вообще семья? Интересный вопрос, в котором Антон решает покопаться позже, когда доберется до своего дневника. От этих мыслей его отвлекает жена, она говорит вполголоса, что долго они тут уже, давай поедем. Она хочет, чтобы Маугли, человеческий детеныш, помассировал ей чакры, а Антон хочет ви´ски, которого, увы, нет в безалкогольном жилище Джейка. Ей тантрическая змея, ему зеленый змий, каждому свое, справедливо, поэтому да, сладость моя и свет мой, еще минута, и мы поедем, только давай сперва со всеми попрощаемся. Глядите в оба, свистните, если что нужно. Не будем терять связь, хорошо?

По дороге домой он спрашивает: а ты знала, что у Астрид внебрачная связь?

Нет! Дезире искренне удивлена. С кем?

Это-то и вопрос. Думал, ты, может быть, знаешь ответ.

Она мотает головой. Шокирована, конечно. Хотя, если подумать, гм-м, не такое уж и потрясение. Но от кого ты слышал?

От ее мужа.

От Джейка? Он не в себе сейчас, ты же видишь.

Антон соглашается. Слегка не в своем уме, а какой, кстати, ум у него свой? Надо будет его как-нибудь поскорей в гости позвать, проявить заботу.

Он и правда пару месяцев спустя звонит Джейку и приглашает заглянуть на ферму. Поужинать, выпить и провести вечерок, видимость сохранения теплых уз, но еще и узнать, во что обойдутся электрический забор вокруг дома и, может быть, кое-какие инфракрасные датчики в саду. Не такой уж плохой вышел ужин, по меньшей мере с точки зрения Антона. Мир трезвенников со всеми его болячками и травмами неопределенно забавляет его последнее время, и его поминутно разбирает смех, в особенности потом, ночью.

Джейка мучит все тот же старый уже вопрос. Если бы только имя, фамилию его узнать, говорит он им.

Зачем? спрашивает Антон. Как это поможет?

Я ничего не хочу ему делать. Я просто знать хочу. Прямо сейчас подозреваю всех. Даже ее подруг. Если точно буду знать, то боль пройдет.

Да не пройдет она! Как ты не понимаешь? За этим вопросом идет следующий, Почему, или Когда, или Где, а за ним следующий…

Может быть, бесстрастно соглашается Джейк. Но все-таки я хочу знать.

Дезире театрально хлопает по столу. У нее есть решение! В ее группе, в которой она медитирует в Рюстенбурге, есть одна пожилая женщина, она медиум, она может поговорить с Астрид и спросить, как его зовут.

Джейк воспринимает это всерьез, а Антон покатывается со смеху. И как она будет беседовать с Астрид, по мобильному? Там обычные тарифы или особые?

Через своего вожатого, конечно. Дезире настолько погружена в драму Джейка, что на мужа обращает мало внимания. Сейчас эта женщина, ее зовут Сильвия, коммуницирует через одного египтянина, который жил в Александрии в начале прошлого века. Он свяжет нас с Астрид.

Но ведь Астрид не говорит по-арабски. Или он пользуется субтитрами? Антон чуть не лопнул, едва не обмочился от хохота. Но притом странно тронут серьезностью Джейка, силой его желания получить ответ. Как далеко бы Джейк зашел, если бы мог, чтобы его добыть?