…В молитве сердце приобретает большее дерзновение, чем в службе. Однако полное пренебрежение последней причиняет гордыню, а из — за гордыни отпадает человек от Бога. Видишь ли, само то, что человек принуждает себя подчиниться закону, — хотя по своему образу жизни он является свободнорожденным, — смиряет душу его, а демону гордыни не дает возможности внушить ему какой — либо злой помысел. Постоянно думая о себе как ничтожном и неспособном к свободе, смиряет и уничижает он гордыню помысла. Нет лучшей узды, чем эта, чтобы вложить ее в уста разума, который превозносится[741].

Именно поэтому древние отцы, хотя и обладали непрестанной молитвой, не оставляли правила.

Ведь не зря они возложили на себя одни сто, другие пятьдесят или шестьдесят и так далее молитв[742] — люди, которые сами полностью сделались алтарем молитвы. Для чего необходимы были определенные количества, когда у них вообще не прекращалась молитва? Говорится о ста молитвах Евагрия, о шестидесяти — блаженного Макария, о пятидесяти — Моисея Мурина, индийца[743], о трехстах — Павла, великого мужа отшельника, и о других подобных вещах. Причина, по которой эти блаженные Отцы стремились соблюдать закон, словно рабы, заключалась в боязни гордыни[744].

Правило, или «закон», подчиняет душу смирению, свойственному рабству. Однако в самом правиле есть свобода, как и в свободе есть правило. Одни люди преуспевают в результате правила, другие — в результате происходящей от него свободы[745].

В свободе, как говорят, человек достигает большего преуспеяния, чем подчиняясь закону. Однако многие ошибочные пути весьма часто вытекают из свободы; многие виды падения таятся в ней. А с законом никто не сбивается с пути: те, кто сохраняет себя в узде его, могут подвергнуться падению в том случае, если они прежде всего оставили его и пренебрегли им. Поэтому древние святые, которые совершили свой путь не сбившись с него, подчиняли себя закону[746].

Согласно Исааку, «есть закон свободы, и есть закон рабов». Последний заключается в вычитывании определенного количества молитв за каждой службой.

Рабский закон — это когда говорят: «Я вычитаю столько — то псалмов за каждой службой и такое — то количество их на каждой молитве». Такой человек находится под ярмом во все свои дни, без изменения: не может он ничего изменить, так как связан необходимостью в молитве и службе детально следовать тому, что он установил для себя, то есть строго соблюдать число псалмов и время, проведенное в чтении. Все это совершенно чуждо всему пути истинного знания, ибо при этом не учитываются ни божественные действия, ни немощь естества, ни необходимость постоянной борьбы. В первом случае благодать дается так, что человек задерживается на молитве по собственной воле; во втором случае естество оказывается слишком слабым для исполнения правила…[747]

Иначе говоря, человек, у которого молитвенное правило состоит из определенного количества молитв в определенные часы, не учитывает того, что он может оказаться неспособен исполнить это правило — либо по преизбытку благодати, заставляющей его забыть о словах молитвы, либо в силу физического ослабления, при котором у него не хватает сил на вычитывание. Напротив, «закон свободы» не предполагает фиксированной последовательности и определенного количества произносимых молитв. Каждому монаху следует исполнять установленное седмеричное число молитв, однако их содержание и продолжительность представляется свободному выбору молящегося:

Закон свободы состоит в неизменном исполнении семи служб, которые Святая Церковь установила для нашего целомудренного образа[748] через Отцов, собранных Духом Святым на Вселенский Собор[749]. И нельзя нам, отшельникам, думать, что мы не должны подчиняться Церкви, ее руководителям и их законам. Именно по этой причине соблюдаем мы предел семи богослужебных часов, как Церковь установила для нас, чад своих. Это не означает, однако, ни того, что за каждой службой я должен исполнять такое — то определенное количество псалмов, ни того, чтобы человек устанавливал на каждый день определенные количества молитв для произнесения между этими службами в течение ночи и дня, или временной предел для каждой из этих молитв, или определенный порядок слов. Но сколько благодать дает ему силы, столько и задерживается он на каждой молитве, и молится столько, сколько необходимо, и использует ту молитву, которую хочет. И пока он молится, он становится все более собранным и нерассеянным, особенно по причине наслаждения молитвами подобного рода. И в соответствии с силой естества и мудростью, какую дает ему Господь, измеряет он свое прошение[750].

В этом отрывке характерен акцент на послушании Церкви, необходимом для отшельников — это опять же выпад против мессалиан, отвергающих церковную традицию в пользу спонтанной молитвы. Однако седмеричное число молитв у Исаака предстает в виде некоей рамы, обрамляющей молитвенное делание подвижника, которое в сущности тоже является весьма спонтанным — во всяком случае, ни состав молитв, ни продолжительность времени их совершения не фиксируются строго. Среди факторов, влияющих на продолжительность и состав молитвы — «сила естества», а также «необходимость», т. е. нужда настоящего момента. Иными словами, молитва не должна быть отвлеченной, оторванной от реальной действительности и от нужд молящегося; она не должна также своей продолжительностью превышать естественные силы человека.

Что касается слов, произносимых во время совершения правила, то никакие написанные молитвы, даже молитва «Отче наш», не являются обязательными. Важно усвоить дух Молитвы Господней, а не только повторять ее слова:

Если человек говорит о молитве, которую произнес наш Спаситель, что только ее должны мы повторять во всех наших молитвах, используя те же самые слова и сохраняя тот же порядок слов, но не их смысл, такой человек неправильно понял цель, с которой молитва эта была произнесена Спасителем нашим; и никогда не приблизился он к образу мыслей Блаженного Толкователя[751]. Ибо Господь наш не учил нас здесь определенной последовательности слов, но Он вместил в эту молитву учение о том, на чем мы должны сосредотачивать разум в течение всей земной жизни. И смыслом установленного Им было именно это, а не определенная последовательность слов, повторяемых устами. Итак, всякий раз, когда представляем мы эту молитву в разуме как то, к чему надо стремиться, мы должны молиться следуя ее смыслу и в соответствии с ним должны направлять движения нашей собственной молитвы, испрашивая Царствия и праведности, или — иногда — избавления от искушений; по временам можем мы просить о нуждах естества нашего, то есть о пище на этот день и о прочих вещах, в соответствии с целью,