— Не думаю, что о нашей отставке в Грузино никто и не слышал. — Корытников смотрел в окно, он ненавидел предзимье за его холод и почти неизбежную грязь. — Сами посудите, те из людей Аракчеева, которых не услали в Сибирь, давно вернулись к своему хозяину. Никто их от него не отторгал, не освобождал. Десять из двадцати двух, и любой из них может доложить графу о...

— Граф ненавидит всех этих людей, так как всё ещё верит, что они в той или иной степени повинны в страшной смерти его метрессы. — Глаза Клейнмихеля выражали крайнее нетерпение. Его бы воля — не поехал — полетел в Грузино, яко ангел небесный, со следователями на шее. — Недавно писал мне в Петербург о том, будто его кучер, ну, тот, что проходил по нашему делу, Иван Яковлев, был смертельно ранен. Лошадь, что ли, новую привезли, а она ему голову копытом проломила или ещё что... не помню, но он из этого, знаете, какой вывод сделал? Почти дословно: «Иван Яковлев замешан в смертоубийстве покойного милого друга Н. Ф., вот Бог его и наказал. Туда плуту и дорога». Что до остальных, все они настолько неприятны графу, что Алексей Андреевич услал их со двора, как говорится, с глаз долой — из сердца вон. В общем, ваше дело — теперь же найти серьёзный компромат на Минкину или...

План такой: я вас привезу в усадьбу. Там мой новый адъютант Белозерский, вы его должны помнить, доложит обстановку, после чего, если всё спокойно и удача пока на нашей стороне, я забираю графа в гости к фон Фрикену. Фёдор Карлович давно осведомлён относительно нашего дела и полностью его поддерживает. Он и повод нашёл графа к себе зазвать. В общем, мы уезжаем, а Белозерский, Кириллов, Медведев, Алексеев — всё те же, я подумал, вам так проще будет, проводят вас в особняк Настасьи Фёдоровны. Они же встанут на часах: один у входа, другие под окнами. В случае, если произойдёт что-то непредвиденное, предупредят. Если же всё пойдёт по плану, на всё про всё у вас будет более шести часов, потому как граф заранее уведомил меня, что не намерен оставаться ночевать в гостях. Стало быть, явимся часа в четыре ночи. И к тому времени вы должны либо раздобыть улики и ждать нас в приёмной, либо спрятаться там же в комнатах, дабы в случае неудачи уехать с первым лучом солнца. Страшно представить, что произойдёт, коли Аракчеев узнает, что вы осквернили своим обыском дом его возлюбленной.

— Если будет такая возможность, мы и раньше сбежим, — поёжился Корытников.

В этот момент они как раз поравнялись с церковью Святого Андрея, впрочем, в потёмках мало что можно было разглядеть. Вспомнив, как они присутствовали здесь на казни, Псковитинов про себя прочитал короткую заупокойную молитву.

— На ваше усмотрение. Я в свою очередь всё же очень надеюсь, что вам удастся разоблачить перед графом эту курву, и он наконец излечится от своей фатальной одержимости.

До особняка, как и предсказывал Клейнмихель, добрались в половине одиннадцатого ночи, деревня видела десятый сон, по пустым аккуратным улочкам звонко раздавались цоканье копыт и шорох колёс. В слабом фонарном свете дорога разве что угадывалась.

— Кто ездит в гости в такую пору? — только что дошло до Псковитинова. Впрочем, графский дом был почти полностью освещён. В свете окон особнячок Минкиной смотрелся, как полупрозрачный призрак. Высунувшись в окно, Клейнмихель приметил человека с фонарём, стоящего возле полосатой будки, и велел кучеру дать условленный сигнал. Следователи не успели разглядеть, какой. Впрочем, какой сигнал? Можно подумать, что на улочках Грузино за час до полуночи вдруг обнаружилось столпотворение различных транспортных средств, и адъютант Клейнмихеля без условного сигнала не разобрался бы, какую карету встречать.

— Если бы приехали днём, мы бы не наделали столько шума! — проворчал Псковитинов.

— М-да, да и для осмотра в особняке не пришлось бы лишний раз свет жечь, привлекая внимание, — поддержал его Корытников. Затея, которая поначалу казалась блестящей, в реальности оказалась точно специально списана из второразрядного бульварного романа.

— Но, я думал, все тайные дела обычно делаются ночью? — Клейнмихель озадаченно пожал плечами. — Все спят, нас никто не видит.

— Да мы уже перебудили всю деревню! — Псковитинов был вне себя от злости.

— Перебудили?! — усмехнулся генерал. — А вот я ясно вижу, ни одно окно не зажглось!

— Для того, чтобы глазеть из окон на освещённую фонарями улицу, как раз света и не нужно. Так они видят нас, а мы не можем разглядеть их, — пояснил Корытников.

— Да... пожалуй, с этим я соглашусь, — смилостивился Клейнмихель и первым выбрался из кареты. Друзья последовали его примеру.

У ограды их поджидали шестеро офицеров, четырёх из которых Псковитинов моментально узнал, это были его адъютанты по расследованию, проведённому два года назад в Грузино: Аркадий Белозерский — согласно признанию самого Клейнмихеля в настоящий момент его адъютант, Николай Кириллов, Семён Медведев и самый младший, служивший в то лето у Псковитинова писарем, Сергей Алексеев.

— Я думал, что вам будет приятно снова встретиться и поработать в компании людей, которых вы лично знали. — Довольный реакцией Александра Ивановича просиял Клейнмихель. — Разрешите представить капитана сапёрного отряда Путятина.

Тощий настолько, что на первый взгляд показалось, что у этого человека, каким-то неестественным образом, имеется один только профиль, по крайней мере, в фас он представлял весьма жалкое зрелище, человек вышел вперёд, неожиданно крепко сжав протянутую ему руку Псковитинова.

— Ну и ваш хороший знакомый — Александр Карлович Гриббе, прапорщик гренадерского полка графа Алексея Андреевича Аракчеева. Писатель, историк...

Одного взгляда на физиономию надоедливого литератора хватило на то, чтобы Псковитинов впал в настоящее уныние. Вот без кого он с радостью провёл бы этот чёрт знает когда запланированный обыск, так это без сующего нос куда не нужно писаки.

— Всё спокойно, — доложил Белозерский Клейнмихелю, его сиятельство ждёт вас, ни о чём не догадывается, карета готова к отправлению.

— Вы уж, Александр Иванович, пожалуйста, командуйте, — влез Гриббе, — какие будут со стороны вашей милости распоряжения, в атаку ли дозволите сходить, отступление протрубить или иную какую диверсию любезному Алексею Андреевичу назначите? — По всей видимости, он упивался ситуацией.

Псковитинов скривился, точно лимон раскусил.

— Может, в таком случае нам хотя бы подождать, пока вы с Алексеем Андреевичем проедете мимо? — попытался внести свою лепту в отвратительно организованную операцию Корытников.

— Ну да, ждать у всех на виду, чтобы назавтра болтали, что два отставных следователя прятались за каким-то амбаром, пока Аракчеев не уберётся из своего дворца. — Псковитинов был зол и не считал нужным этого скрывать.

— Я смог уговорить его съездить к фон Фрикену, потому что тот пригласил к себе в гости итальянского медиума, который обещал явить его сиятельству образ погибшей возлюбленной, — наконец открылся Клейнмихель.

— Разрешите доложить, я был сегодня у Фёдора Карловича, — вытянулся перед генералом Николай Кириллов, — он просил передать, что итальянец заболел и прибыть не сможет. Но Фёдор Карлович уже нашёл тому достойную замену, пригласил какого-то актёра из губернаторского театра, и он сыграет роль медиума, что же до...