Ирину Борис Михайлович писал без всякой натуги, с удовольствием, нежностью и восхищением, ощущаемыми едва ли не физически. Невозможно удержаться от улыбки умиления, глядя на портрет И.Б. Кустодиевой (1906, Национальный художественный музей Республики Беларусь, Минск) в возрасте одного года – едва ли не самый пленительный в истории русской портретной живописи. Сделавшая, возможно, первый шаг в своей жизни крошка с любопытством смотрит на нас, не выпуская из рук игрушечного петушка. Даже страшно смотреть на неё – а вдруг сглазим?

Ирина растёт, и кисть отца запечатлевает её в новых и новых портретах. «Портрет Ирины Кустодиевой с собакой Шумкой» (1907, Самарский областной художественный музей) – здесь перед нами уже не младенец, а крепенькая девочка, твёрдо стоящая на ногах и демонстрирующая абсолютное доверие к миру: она не боится ни собаки, ни незнакомцев, вообще никого и ничего! «Японская кукла» (1908, Третьяковская галерея) – портрет-картина, где всецело увлечённый необычной игрушкой ребёнок выглядит не позирующим, а просто живущим. «Дети в маскарадных костюмах» (1909, Русский музей) – парный портрет Кирилла и Ирины в париках и взрослых нарядах – здесь уже оба позируют, но сколько отцовской гордости и любви в этой работе!

Кустодиев мечтал ещё о детях. В 1907 году Юлия Евстафьевна родила второго долгожданного сына – назвали его, впрочем, не Глеб, а Игорь, – и отец был на седьмом небе от счастья. Когда один из приятелей художника, астраханский священник Дмитрий Алимов предложил Кустодиеву написать иконы для одной из местных церквей, тот выбрал моделью для Богородицы Юлию Евстафьевну, а младенца Христа сделал с синеглазого Игоря. Говорят, что взгляд Богородицы на той иконе печален. Увы, маленький Игорь тяжело заболел менингитом в возрасте 11 месяцев и умер в тяжких мучениях… Родители были безутешны, «с его смертью в чёрных волосах мамы появилась первая седая прядь», вспоминала Ирина Кустодиева. Смерть Игоря провела некую черту под семейным счастьем Кустодиевых, как будто его было отпущено ровно столько, сколько нужно, – и ни каплей больше.

В любви и поддержке жены и старших детей художник искал после смерти Игоря утешение и находил его, получая от близких всегдашнюю заботу и вдохновение. Кирилл помогал ему в работе, Ирина по первой же просьбе позировала отцу, вот как вспоминала об этом она сама:

«…я много позировала – стоя, сидя, лёжа; не только для портретов, но и для персонажей картин, обложек, гравюр, иллюстраций. Как-то В.Д. Замирайло прислал ему натурщицу Лёлю, маленькую, худенькую. Папа порисовал её, заплатил хорошо, а потом сказал: “Нет, не буду больше, уж очень она постная. Ну-ка, Путя, попозируй ты!” Для “Русской Венеры” я стояла, держа в руках линейку, так как веник достали не сразу. Мы оба очень смеялись – при чём линейка? Распускала волосы, выходила после ванны – для картины нужно было тело, разгорячённое после мытья. Для “Купчихи с зеркалом” служила горничной, “подавая шубу” – на самом же деле держа папин лисий плед, которым ему покрывали ноги».

О том, кто в самом деле изображён на знаменитом полотне «Русская Венера» (1925–1926, Нижегородский государственный художественный музей), разговоры идут до сих пор. Эту картину Кустодиев начал писать за пару лет до смерти, будучи прикованным к постели, о чём будет подробно рассказано дальше. В деньгах семейство не купалось. «Время было трудное, – вспоминал Кирилл, сын художника, – и для картины не нашлось холста нужного размера. Поэтому по просьбе отца я взял его старую картину “Терем” (групповой портрет)[98], натянул обратной стороной на подрамок и загрунтовал. Отец приступил к работе».

Ирина Кустодиева рассказывала: «Когда папа начинал новую картину, запирались двери и он просил не шуметь. Посторонним не любил показывать незаконченные произведения, всегда поворачивал их на мольберте обратной стороной. Ну, а мы-то, конечно, смотрели и радовались каждому мазку. Вот он, наметив слегка карандашом или кистью контуры, начинает писать маслом. Пишет удивительно быстро. “Ну как, нравится?..” – “Хорошо… хорошо”, – отвечаю с видом знатока, а в душе поднимается радостное, трепетное чувство – папа опять пишет новое, опять картина, опять чудо…»

«Венера» действительно чудо. Жаркая русская баня, сверкающая мыльная пена (по одной версии Кирилл, а по другой – Борис Михайлович специально взбивал её рукой в тазу). Небольшое окно, за которым запечатлён ярмарочный – сразу и русский, и фламандский – пейзаж. Чистота юности и просто чистота. Молодая девушка, излучающая спокойную уверенность в своей красоте, отбрасывает за спину водопад золотистых тициановских волос – и улыбается нам, прикрываясь, впрочем, тем самым банным веником. Venera Pudica (то есть, целомудренная, стыдливая), она сразу и гордится своей пышной, спелой красотой, и немного стесняется её.

«Венера» Боттичелли явилась из пены морской, «Венера» Кустодиева – из мыльной пены русской бани. Итальянская богиня прекрасна, но печальна, наша – вот-вот рассмеётся, и мы, кажется, даже слышим её смех…

Два года страдающий от чудовищных болей художник работал над этой картиной, воспевая свой идеал красоты. Она стала последним значительным произведением мастера, в ней соединились все его купчихи, все красавицы, которыми художник восхищался на протяжении трагически короткой жизни. «Венера» похожа и на героиню работы «Купание» (1921, частная коллекция), и на бессчетных купчих, и на дочь Ирину. Так кто же позировал ему для этой работы?

«Папина модель, – писала Ирина Кустодиева, – полная русская женщина с милым, открытым лицом». И далее: «Когда он приступал к работе над портретом, то некоторое время присматривался к человеку, его характерной позе, жесту, находил характерный поворот головы, манеру сидеть и тогда только начинал писать. Всегда просил разговаривать, улыбаться, чтобы было живое лицо. “Ну, а теперь помолчи-ка минутку”, – говорил он мне, при позировании охотно болтавшей, и двумя-тремя мазками делал до того моё выражение, так всегда похоже, что его друзья говорили: “Ну, Ирина у него и с закрытыми глазами всегда выйдет как живая!”»

Кустодиев часто писал Ирину обнажённой, в этом никто не видел «ничего такого». «Иногда устанешь сидеть, обмякнешь, он говорит: “Ну-ка, приободрись”, – и опять выпрямишься и позируешь. Я любила позировать и всегда это делала охотно, даже в детстве. Последние годы вечно ему нужна была то рука, то голова, позировала я то сидя, то стоя в платке. Позировала часто и обнажённой, например для гравюры “Купальщица”».

Если сравнить «Венеру» с портретом И.Б. Кустодиевой 1926 года (Астраханская государственная картинная галерея имени П.М. Догадина), сразу же находишь сходство между моделями: цвет волос (у Ирины, правда, модная короткая стрижка), дородность, черты лица. Но это именно сходство, а не абсолютное совпадение. «Венера» смеётся, глядя нам в глаза, тогда как Ирина позирует всерьёз и